«6 мифов современного». Людологический обзор

Предисловие

Для кого эта книга? Явно не для читателей эстетов словесности, структурирующих чтением время жизни. Она не для заполнителей душ, она для тех, кто устал чувствовать, что современное лжет, она для тех, кто желает в этом удостовериться. Миф это не сказка, не небылица, придуманная для нашего общего развития и подготовки к более основательному знанию. Миф, как и тысячи лет назад - связующее бытия разнородности действительности. Сегодня мы настолько же мифологизированы и легендированы, как и 10 000 лет назад. Разница лишь в нашем оголтелом пренебрежении к прошлому, нашей уверенности, что сейчас явно не так, как тогда. Если архаичный человек, может быть, и отрицал прошлое как негативное, но нисколько не подвергал его существование сомнению, то современность приписала исключительно только себе право на существование как бытие, сведя все остальное к заблуждению и несерьезности,- фокус вполне в духе игрового времени. «Существует только то, что названо»,- вот принцип мифологического бытия, нам необходимо понимать, что в современности является мифом, продуктом который, если и выдержит проверку временем, то будет восприниматься через несколько тысяч лет не более как сказка. Зачем это? Если мифы управляют как сегодня, так и тысячи лет назад? И разница лишь в том, что мы не осознаем этого лишь потому, что нельзя увидеть свой глаз без чего – либо отражающего? Только благодаря тому, что есть современность – свобода выбора, данная от природы государственно, а не как форма личного мужества перед лицом фатума. Это тоже миф, но миф тем и миф, что он доступен подавляющему большинству тех, кто может его воспринять. Поэтому эта работа имеет право на свое существование только уже потому, что она может и значит должна объяснить тем, кого приносят в жертву почему это так происходит, ради чего. Я смею надеяться, что она может быть кого – то освободит от веры в необходимость самопожертвования, отваги ради богов мифов современности, которым просто нужны такие жертвы, ибо так считает Служитель культа современной мифологии.

Такое знание, по крайней мере, может быть предметом уверенности исторической сопричастности, что неминуемо облегчает страдания человеку ищущему уникальность своей судьбы. Впрочем, те, кто идет до конца в области самопознания, самоидентификации прекрасно обойдутся и без нее.

Итак, далее мы расскажем о некоторых мифах, благодаря которым возможно структурировать современное бытие человека. Сразу оговоримся, что речь идет о западном человеке и отнюдь не в силу его географического местонахождения. Разделение Востока и Запада начинается там, где лежит разница в определении меры дозволенности знания о самом себе рядового члена общества, его места в системе управления общественным. Как ни сложна данная проблема, но она видится именно в таком свете. Под современностью понимается весь тот период времени мифологии, который ознаменовался появлением представления о человеке как о носителе более менее завершенной картины мира, рождением представления о способности каждого мыслить о проблемах глобального и быть им сопоставленным на уровне гражданского управления. В числовом выражении 300-400 лет назад.

Что касается стиля написания данной работы, то отмечу, что она ни в коем случае не призвана доказать и тем более убедить. Все что в ней изложено результат моего личного переживания, который, я надеюсь, ни словом не претендует на объективность восприятия. Но сама нестройность и порочность сегодняшней наскоро скроенной мифологии послужит мне доказательством моей правоты. А свежесть некоторых исторических примеров недавнего прошлого – убежденностью.

Не затягивая больше объяснения вынужденности написания данной книги, предлагаю всем несколько отвлечься от жертвенного алтаря современности, и вместе подумать ради чего собственно мы сегодня живем и ради чего нас приносят в жертву.



Миф № 1.
«НОВИЗНА И ПРОГРЕССИВНОСТЬ»

Каждый, кто соприкасается с общественным, сталкивается с догмой идеологии современного – новое время, новое качество жизни, прогресс. Эти слова словно заклинания произносятся и употребляются таким образом, что не вызывают в нас и тени сомнения в том, что мы должны быть счастливы случаем рождения в современном мире. И пусть уже нет линейности времени как догмы развития и понимания, но современный человек невозможен без позитивного отношения к прогрессу. При этом позитивное уже видится в самом изменении. Лишенный методологии познания мира, лишенный всего, что может быть положено в основу стабилизации собственности суждения относительно мира, единственно, что остается современному человеку это мир вещей в его изменении и изменчивости, в котором и обнаруживается улучшение, новизна и прогрессивность, которые по сути сегодня являются синонимами. Уверенность в качественно ином уровне жизни сегодня по сравнению с минимальным прошлым, не говоря уже о столетиях – вот априори жизни современного. Сегодня качественность действия обязательно должна отвечать критериям новизны, иначе невозможно говорить о прогрессе, а соответственно целесообразности. Целью любого развития в мире вещей является необходимое улучшение ранее достигнутого.

Современного человека приучили к тому, что все то, что было до Научно-технической революции – однозначно плохо и деструктивно, что сегодня имеется нечто «такое», что в высшей степени лучше предыдущего. Идея прогресса и вечного улучшения инфицирует любую сферу современного.

Как и любая субстанция, пребывающая в рамках своей бытийности исключительно в области идеального (бытие в возможности) данная идея требует своей реализации столь же постоянно, сколь и всеобъемлюще ее значение и объем распространения. Но ежедневность вряд ли может служить достаточным основанием для подтверждения этой идеи, человеку вообще свойственно проживать жизнь в свидетелях своего медленного и верного умирания, не говоря уже о сопутствующих факторах (потрясения, нервные срывы, алкоголизм, психические заболевания и прочее). Поэтому единственным, в чем идея всеобщего прогресса может найти свою реализацию является мир вещей, при чем не просто вещей, а вещей, крепко увязанных с тотемностью успешности и улучшенности (столь любимое современное понятие – «бренд»). Эта погоня за лучшим в отрыве от функциональности приводит к понятию потребительства современной цивилизации, но проблема глубже. Культ потребления сегодня – это лишь пагубное следствие привитой нам идеи прогрессивности. И, если на заре ХХ-го века человек старого света был раздавлен научно- техническим прогрессом и личность, как таковая, перестала быть вообще значимой, что позволило появиться таким теориям преобразованиям как коммунизм и фашизм, - то сегодня идея прогресса, запущенная в холостую разрушает жизнь индивидуальности, не кооптируя ее ни во что больше, кроме как в идею собственности удовлетворения потребностей. Своего рода рабство желаний быть соответственным, подобным, в то время как все, что есть у тебя, все твои способности все чем наделен ты от природы может пониматься как условие встречности тебя социуму.

Только современность повысила включенность времени в жизнь обычного человек до абсолюта. Все поделено на часы, минуты, секунды. Все в человеке уравновешено относительно рационального использования данного времени, при этом относительность времени как продуцируемость системы отсчета времени далеко не медиатизирована и не вплетена в сознание современности. В итоге в современном новое и прогрессивное неразрывно связано с пониманием прошлого, настоящего, будущего в линейности познания. То, что ранее время вообще воспринималось совершенно по другому, как единой системы отсчета его и вовсе не существовало, был только процесс, - как то позабыто. Размытость цели, как таковой, и ее отсутствие компенсируется функциональностью, как самой жизни человека, так и рода его занятий, который опять же увязывается для него в какие- то временные рамки. Все выглядит как система зачета и незачета. Места для индивидуального понимания времени нет вообще, а для индивидуалистического, эгоистического тем более. При этом базисные основы зачета всего человеческого оставлены без существенных изменений. Самому широкому кругу лиц до сих пор неясно, что существование превращено в качественное отличие в зависимости от принадлежности к той или иной социальной группе. Прогрессивность и новизна могут существовать только относительно индивидуума, но никак не в отношении абсолюта единого рода человека. Там, где есть человек, плененный общественной формой познания, там, где мы имеем дело с человеком полностью персоницированным общественным там нет и не может быть восприятия нового в адекватности его последующего становления. Может быть лишь оголтелое отрицание по невозможности восприятия, враждебность без оценки качественного, насмешка. Общественное не может воспринимать новое, оно может лишь быть подвержено новому, преобразовано этим новым по праву сильнейшего, ибо развитие общественного это форма копирования и заимствования на основе механизмов естественной изменчивости.

Новое и прогрессивное создается индивидуальностью, для которой это новое и прогрессивное ни в коей мере не является ни благом, ни тем более лучшим по отношению к общественному. Для личного новое это всегда шаг назад, это всегда выключенность из общественной жизни, из общественного процесса построения и воспроизведения. Это одиночество и невозможность быть прижизненно оцененным. Такова природа создания нового, которое отнюдь по определению не есть еще общественное, или в какой – то степени принятое общественным. Вопрос о том, что для общества благо в новом тоже не совсем достоверен. Закрепление за новым, в особенности за новым, которое приняло форму общественного, формы лучшего, это вопрос легализации своих действий творческими личностями - победителями. Внушить, что вновь отстроенная форма общественных отношений является лучшей – это форма успокоить и сгладить вновь возникающие противоречия социума, которые необходимо возникают в революционной картине изменения социального. Это касается всего, начиная от первых демократических революций, и заканчивая введением безналичных расчетов и денег. Здесь немаловажную роль играет уровень доверия нынешнего среднего человека значению, которое ему сообщают. Если ранее жизнь человека была зациклена на многовековые процессы, которые приобретали свою титульность от Бога, то с появлением нового, новейшей формы мышления и оценки действительности единственным гарантом достоверности значения для человека стала система государственных отношений. Более того, само государство в некоторой степени зависит от авторитетности своего суждения. Если ранее классика понимания государственного учила тому, что авторитет государственной власти ничтожен и он никогда не сравнится с авторитетом первобытнообщинного строя, то сегодня роль авторитета власти в государственном строительстве абсолютна. Государство вынужденно завоевывать авторитет у граждан, а, соответственно, заинтересовано в таких гражданах, мнение которых не стоит ничего, и способность которых к суждению невероятно низка и практически сведена к нулю. Необходима система автоматизированных координат, реализация которых автоматизирована до абсолюта и поэтому несложна в понимании. Положительно качественное отношение ко всему новому и прогрессивному, одобренному государством как квинтэссенцией общественных отношений, здесь незаменима.


Но задумаемся, так ли уж мы прогрессивны? Где же критерии прогресса? Что является методикой и методом определения прогрессивности? Улучшения, новизны? Сообщает ли современность что- то такое индивидуальному, что, несомненно, улучшает это индивидуальное. Или задача в корне неверна и прогрессивность и улучшение происходит не относительно индивидуального, а в отношении группы каких – либо других ценностей и ориентиров? Для человека не произошло никаких позитивных изменений в отношении его качественного состояния. Если брать линейку состояния человека во все времена, то следует отметить, что человек никогда не был так несвободен, как сегодня. Добровольное рабство. Рабство идеи социального устройства, благополучия, статуса, соответствия, социальной полезности и необходимости похитило все у человека. В том числе и способность свободного, открытого противостояния. Если ранее право рождения и детерминизм были уравновешены возможностью колонизации открытых земель, мятежом, простым уходом от общественного, то сегодня нет места собственности духа. Все покрыто и пропитано сетью общественного понимания и общественных порядков и ценностей. На карте все меньше белых пятен и их уже почти не осталось. Флибустьеры выродись как вид. Состояние покоя, единственное к чему стремится человек, недостижимо. Равновесие внутренних представлений о том как должно быть и бытие в действительности, соответствующее внутренним ожиданиям, сегодня практически невозможно. Современный индивидуум это субъект, включенный в вечную гонку, это путник, стремящийся пересечь линию горизонта.

Свобода воли как декларация, превращается в мощный регулятор общественных отношений при том, что объект воли и ее проявлений полностью принадлежит структурируемой общественной форме. В современном мире все принадлежит государству. Нет ничего, что не было бы подтверждено государством в той или иной форме, начиная от брака и заканчивая деньгами, которые по сути есть долговые расписки государства.

Новое как благость. Заблуждение, которое в своей реализации привело к миру, в котором нет места не только истине, но простому здравому смыслу. Мир, кастрированный в области проявления своих страстей и от того импотентный на личностей. Любая индивидуальность достаточно яркая, способная к революции – однозначно чужда современности, ибо современность со всей мощью новейшего и технического стоит на пороге катастрофы, что и сама осознает в достаточной степени.

Естествознание заменило нам гуманитарное объяснение устройства мира, но не дало предельного критерия для мира чувственного, для мира действия, действительного. Если ранее гуманитарное объяснение мира как чуда, как творения Господа, упиралось в коррелирующую составляющую человека, его повседневную бытийность, то сегодня все можно скрыть и все можно приукрасить таким образом, что самое чудовищное будет благим , а самое благое будет чудовищным. Как будет выглядеть мир через 5-10 лет, - это уже загадка, да и будет ли он. В этом ли собственно прогресс новых богов технического? Если бежать к пропасти будучи уверенным, что спасешься можно бежать вполне радостно, но человеческое, сущность человеческого, составляют такие простые принципы как встречность и подобие. Они могут называться как угодно – формой сопереживания, единобытием и так далее, но человек там лишь человек, где он включен в систему организации себе подобных. Отсюда и все психологические экзистенциальные кризисы взросления и страхи одиночества и так далее, и тому подобное. Кто же сегодня это подобие? Нет, в сегодняшнем улучшенном мире все внутреннее, все подобное, отнесено более к сфере психоанализа, к сфере социального отклонения, любое проявление чувственного, подлинно душевного, больше относится нами к неуравновешенности и невростении, чем к тому, что должно быть в социально – активной сфере. Подобие образам и маскам, нареченным и расчерченным средствами медиатизирования (телевидение, газеты, интернет и прочее). Человек как «третий человек» Платона, вечно недостижимое и познаваемое исключительно через призму имущественного, это основа устройства бытия, которая была еще в Древнем Риме. Так ли уж прогрессивно это сегодня. Но не забудем, что государство отняло у нас право на завоевание и насилие, оно даже отняло право на убийство ради чести – единственно подлинный капитал человека разумного. Все, что остается нам сегодня – роль просителя. Нам внушают, что блага цивилизации выросли настолько, что я как современный человек могу больше, чем ранее жившие. Но, если мои возможности и выросли в сто раз, то возможности государства и общества в его лице выросли в сотни тысяч раз. Кто я как личность в социуме, где существует только то, что названо, при том, что называется только то, что исключительно выгодно государству, обществу. Культивируются и конституируются только те ценности, которые управляемы, которые доступны для восприятия общественного, отношения стоимостные, право и власти притязательные. Но никто не отменял законы естественного отбора. В современном обществе любая индивидуальность есть аномалия, которая просто не выживает на фоне активных личностей, занимающихся общественными формами жизни. Это ли есть прогрессивность и улучшенность.? При этом переубедиться в обратном невозможно, потому, что человек современного типа, который в повседневной жизни даже на землю ногой не ступает, а ходит исключительно по асфальту, не говоря уже о том, что весь его быт состоит из достижений научной мысли естествознания, в своей действительной жизни полностью принадлежит общественному. Более того, уровень техники и мира вещей требует именно включенности разума настолько, что на анализ и прочее не остается времени физически. Если ранее жить в определенной социальной прослойке означало весьма мало знать о другой социальной прослойке, то сегодня в части того, что касается потребления все знают все и о жизни миллиардеров, и о жизни королевских семей. Есть к чему стремиться. В то же время такие ценности, которые веками помогали жить и выживать- умеренность, золотая середина, добродетель, сдержанность, вера,- просто растоптаны и стерты. Счастье видится как возможность вечного марафона. Та составляющая, которая называется душой сведена к словоупотреблению. Но человек животное, такое же как и все остальные со своими потребностями, заданными ему от природы ровно в той степени, в какой природа задана ему, - неизбежно. Никто не отменял страха смерти и форм его подавления, предельности самоиндивидуализации, истины как состояния мышления, при котором не может возникать никаких противоречий, запроса на единение с миром в предельности собственности возможности его понимания и ощущения. Современное обществе в наименьшей степени удовлетворяет данные потребности, а правильнее было бы сказать не удовлетворяет их вовсе. В то время как общественное это сумма сложения внутренней необходимости неограниченного количества лиц, объединенных единством времени и пространства. Не потому ли все больше людей уходит и сбегает не с территории, что сегодня весьма сложно, но из собственности духа (наркомания, алкоголизм, сектантство, терроризм, организованная преступность и прочее)?
 

Но в общем - то личность всегда сама определяет себе меру возможно – должного и на нее, наверное, не стоит опираться как на меритель меры. Общество. Так ли велик прогресс, форма улучшения общественного за счет новизны в отношении прошлого и есть ли вообще новизна? Качественное отличие, как по системе организации, так и по уровню мобильности, безопасности. Сильно ли современное государство выигрывает по сравнению с предыдущими периодами? Мы здесь даже не будем касаться критики деления периодов истории, и не будем подвергать сомнению факт отличия современного от предыдущего. Еще раз оговоримся, нелинейные концепции развития общества и теории локальных цивилизаций не составляют конкуренцию мифологии современности, которая потому и является мифологией, что аксиоматично определяет наличное бытие массы неперсонифицированных субъектов современности, служит основанием и мотивом принятия решения любого члена общества по вопросу включенному в сферу мифа. Эта мифология развития человечества однозначно сегодня учит тому, что сейчас лучше жить, чем скажем 100, 1000 и 10 000 лет назад. Так дети считают себя умнее и лучше родителей.

Если сравнить темпы роста научно-технического прогресса со времени локальных цивилизаций, изобретения письменности и до начала ХVII, а можно XIX века, то мы с необходимостью обнаружим тот факт, что развитие общества, которое можно отследить по форме его организации (государству) неизменно регрессировало.

Что есть прогресс для такого образования как государство, общество? С учетом того, что данные образования являются иллюзорными понятиями в той же степени, в которой они есть необходимость, следует воздержаться от их определения через целеполагание, а тем более политическое. Данные конгломераты парадигм действительного существуют в своей закономерности развития и любой внешний фактор (например, все тот же фактор личностного) влияния, который на первый взгляд для них является чуждым, на самом деле является одной из системных постоянных. Чужеродность здесь является своего рода качественной характеристикой фактора явления, по существу антагонизма не образует. Как и любое явление, определяющие себя в рамках времени и пространства, существующее в заданности значения, общество (и форма его структурированности - государство) могут прогрессировать или регрессировать в отношении категории сходства и различия по отношению к среде своего развития, конкурентной среде. Абсолют доминирования в заданности территории, времени и значения по сути означает утрату среды обитания, ибо в данном случае само образование подменяет среду, поглощая ее. Абсолютное существование вне рамок среды обитания возможно только в идеальном плане, как идея. При том, что государство является бытием в возможности права, а право есть бытие в действительности государства, являясь в то же время воплощением ценностей общественного в тот или иной период времени, нам придется свести бытие государства и общества к представлению о них самого неограниченного круга лиц. Но данная теза порочна. В различные периоды времени государство и общественное были персонифицированны, символизированы и индивидуализированы совершенно различным образом, но всегда при этом реальность существования государственного и общественного доказывалась индивидууму самым недвусмысленным образом, снимающим все экзистенциальные сомнения последнего (изгнание, остракизм, смертная казнь, лишение свободы и прочее). Поэтому мы трижды можем доказать, что государство и общество не существует в области действительного как подлинность соответствия понятийного плана – расстановка возможности применения организованного насилия в отношении отдельно взятой личности не изменится. В крайнем случае может измениться формальная сторона (не правосудие, а открытая месть, не управление, а война и так далее). Можно дальше в первом приближении следующим образом определить прогресс, по крайней мере в системе управления, - чем больше управляемость за счет убежденности и добровольности объекта управления в отношении целей субъекта управления,- тем лучше и прогрессивнее управление. Первейший инструмент власти таким образом- убеждение, и в крайнем случае принуждение. А наивысшая форма прогрессивности таким образом- жгучее желание объекта управления исполнения команды управляющего, понимание управляемым результатов управления как высшего блага для себя. Отсюда и определение управления как деятельности субъекта в интересах объекта управления. Отсюда и патерналистские концепции управляющих (правитель- Бог, отец народа, лучший друг и так далее). И с этой точки зрения все выглядит достаточно прогрессивно в линейности концепции развития общества. Сначала рабовладельческое государство. Для каждого, кто хоть когда- нибудь содержал рабов, понятна ужасающая невыгода рабовладения. В современности, например, только очень богатый и состоятельный человек может себе позволить раба. При этом рабство понимается нами как гласное публичное безволие раба по отношению к хозяину, плюс прочие атрибуты. В зависимости от способа подавления воли, рабство может быть обеспечено кандалами и надсмотрщиками, либо непосредственным психологическим давлением и принуждением- это суть методика (в любом случае внешний контроль рано или поздно переходит во внутренний). Рабовладение чрезвычайно утомительно, так как требует само по себе ужасающего внимания в отношении тех, чьим хозяином являешься. Если загоняешь рабов до смерти, то неминуемо жди бунта, если предоставляешь щадящий режим, то жди бунта еще скорее- человеку имманентно свойственно расширять границы, как своей власти, так и свободы. Гласность и публичность статусов «раб» и «рабовладелец» порождает неминуемую энергетику агональности, степень алеантности которой может быть снята только в рамках экзистенциального конфликта. Находиться в состоянии вечной войны может быть и было возможно, но только до периода современного. Рабство сохранялось со всеми атрибутами вещной принадлежности (вплоть до права жизни и смерти) до тех пор, пока не появились мануфактуры, коллективное унифицированное производство, огнестрельное оружие как форма основного оружия в армии (построения, системы залпового огня). Именно в это время рабовладельцы осознают, что человек не должен быть физически искалечен наказанием (внезапная отмена телесных наказаний), мало- мальски грамотен (уровень техники потребовал возможности восприятия технических норм, закрепленных текстуально), сыт и благонравен, чтобы не обратить технологию вооружения против управленцев. Изменение технологии потребовало изменения формы управления, формы рабовладения. Хитроумным выходом стало рождение идеологии свободы, равенства, братства, демократии и прочее. И здесь казалось бы прогресс. Страх наказания был заменен желанием соответствия стандарту. Механизмы абсолютной встречности и подобия (res vocalis) заменены иерархическими ступенями (сословия, табель о рангах и прочее), механизм принуждения – стимулом потребления. Рабы стали самоуправляемыми и послушными идеологии стандарта, а не кнута. Девиантное поведение усекалось системой правосудия, суды выделяются в отдельную власть, функция которой только в том и заключается, что снимать социальные противоречия действительного по отношения к общей идеологии. Структурирование последней строится по принципу негативной свободы «разрешено все, что не запрещено», запретом выступает уголовный закон, который структурирует негодование рабовладельца в понятие преступного, преступления. На фоне идеологических лозунгов и прочего картина управления становится совершенно идеальной, наступает золотой век согласия и свободы. Который, правда, длится совершенно не долго. До тех пор пока не подрастают дети освобожденных рабов. Узурпировав все каналы распространения информации и значения государство не учитывает, что в семье, в рамках семьи изменения не происходят вообще, так как семья понимается как личное, как форма отношений власти для всех, кто находится под властью главы семьи. Ценностные ориентиры новой формы управления не циркулируют внутри семьи.


Более того, изменение в рамках семьи невозможно, потому что это не просто строго персонифицированный круг участников, но круг, не приемлющий безразличия – основу бытия людей вместе. В семье все волнительно, все является формой личного дела и участия. Демократические нормы и принципы там не приживаются. Новое поколение выросшее со старыми стандартами и установками «раб» и «рабовладелец» совершенно не готово понимать «систему демократии». Оно похоже на льва в клетке, которому наивный посетитель зоопарка протягивает через прутья решетки кусок мяса в руке, оно не берет мясо, оно откусывает всю руку. Демократия превращается в шаткую и неустойчивую форму организации, так как государство теряет рычаги управления с ростом таким образом социально ориентированных субъектов. Повышается уровень образования для детей, открываются общественные школы, делается упор на просвещение, ищут народных героев. На время это снимает напряжение. Но просматривают опять же вопрос семьи. В итоге получается ужасающий гибрид. Если ранее это были просто недовольные люди, которые не находили выход своей энергии, поскольку не обладали механизмом государственного управления, то теперь это были недовольные образованные люди, посвященные в таинства военного искусства, технологического устройства, социально опасные и волевые. К тому времени умирают Великие притворщики, им не удается вырастить Александра Македонского по образу их кумира Стагирита, но в этом тоже никто не видит «особой» проблемы. Политическая система становится неуправляемой. То здесь, то там вспыхивают глобальные конфликты «одиночек», которые такими остаются до конца своих дней, потому что все им чужое. Правители в ужасе блокируются от проблем сознания силой полиции, коалиций с себе подобными, но процесс деструкции уже неизбежен. Государство теряет управление, государство превращается в цель любого, ибо служит средством и надеждой на разрыв между возможным и действительным в судьбе такого «любого». Мы подходим к ХХ веку. В это же время рост телекоммуникаций отбирает у государства последнее - предельность финансового контроля. Значение, закрепленное в деньгах окончательно покидает область государственного и сосредотачивается в руках субъектов «свободной деятельности». Противоречия социального достигают апофеоза. Труд человека обесценивается в силу его социальной незначительности, один не может ничего, он потерян, так как изъят из системы управления, человек не чувствует, что им управляют, сам человек управлять собой не способен. Объем доли религиозного управления никоим образом не справляется с системой роста технологий, религия за своими стенами храмов просто не знает технологий. Политическая импотентность руководства церкви (им было лень обучаться, лень вникать, тактика Иисуса как гениального агента Бога была позабыта) решает все. Человек покинут и брошен всеми, смена информационных технологий, разрыв поколений оставляют его в ситуации первобытного страха перед неизвестным, он как будто бы в диком лесу. И это все на фоне безмятежности Востока…

Как справедливо отмечали великие, выход был один. Опять же одиночка, опять же образован, опять же любил семью. В ХХ-м веке государство вернуло себе, пускай и в искаженном виде то ради чего старались Великие притворщики. После ряда разрушительных социальных катаклизмов формализация власти приобрела столь ужасающий характер, что проявление любого личного, любого индивидуального стало в глазах управляемых признаком слабости, безвольности разрушительного начала для государственного. Архаичный институт лидерства одного стал явной насмешкой, но управление продолжало сохраняться. Благодаря чему? ХХ-й век превратил управляемого в вещную атрибутику, не имеющую ничего общего с личностью, личным. Современный человек это социальный шизофреник, рассеченный в области времени и пространства. Он есть существо, загнанное в область долженствования везде, в том числе и в своей семье. Великая вещь, телевидение, создала единое поле и методы структурирования образов и личностей. Единство образа и стиля мышления позволило не только инстинктивно изучить то, как структурируется сознание человека, но и методом проб и ошибок нащупать пускай и топорный но все же действенный способ управления склонностями и намерениями. Наконец был убран и уничтожен главный враг государства- пространство семейной жизни. Сегодня государство вторгается во все, начиная от технологии секса и того, как это необходимо делать, с какой тщательностью и что при этом должно использовать, и заканчивая онлайн психотерапией неограниченного круга лиц. Затем интернет, мобильная связь… мифология достигла прекрасного уровня развития. Сегодня телевидение играет роль рассказчика мифа, и объем мифологических историй так же похож – он пока охватывается знанием отдельного индивидуума (все смотрят одни и те же фильмы и их объем достаточен для одного). Государство рассказывает мифы о себе, о своих служащих, восстанавливая картину того, что оно из себя представляет. Не все гладко, но безусловно одно- человек уже не одинок социально, он не наедине с своей судьбой, у него может быть форма «общительного одиночества», он может быть отвергнутым, он может стремиться к чему – то, но никогда он не осознает уже своего предназначения быть одиноким в своем стремлении к владению государством. Изменилось само государство, оно уже не инструмент, оно опять форма социального устройства. Но вот только какая? Прогрессивна ли она по отношению к тем формам, которые были до Великих притворщиков? Никогда еще государство, государственность, настолько не зависела от мнительности и импульсивности человеческого мозга. Если ранее государство управляло субъектами, каждый из которых имел свой собственно уникальный опыт и свое собственное представление, унифицированное в крайнем случае орудиями общественного производства и религией, то сегодня клишированность и штампованность форм мышления и узнавания действительности приобрела чудовищный характер. Управление стало управлением не областью действительного, а областью души человека, заменив его душу средствами управления. Отсюда не социальные девиации в форме отдельных преступлений, которые были по сути единичным сбоем в программе общего, а появление таких форм параллельной организации общественного, как организованная преступность, террористические организации, секты и прочее. При этом данный спектр социума заимствует наиболее архаичные формы устройства военных типов, растет и организуется по типу военных демократий Древней Греции. Но по - прежнему остается опять же вне досягаемости государственного, так как сама правящая элита организована точно таким же образом- как военное образование, враждебно настроенное ко всему чужеродному, не своему. Является ли прогрессивностью для государства полная самоизоляция в части своих активных элементов и полная неуверенность данных элементов относительно ближайшего будущего. Вечная балансировка на грани падения, вечное понимание себя, как явления высшей степени временного, ненадежного, параноидально - пугливого в отношении любых призраков прошлого и абсолютно слепого по отношению к реальности угроз настоящего? Без четких внешних ориентиров, с безграничной властью над рабами, но без возможности заявить об этой безграничной власти во всеуслышание, а только тайком вечно обманывая «общественность» применять ее в отношении исключительно конкретных людей, и таким образом не видеть идеи, персонифицирующей массы? При этом любое столкновение для государства такого типа с социальными механизмами изменчивости – смертельно. Не говоря уже о сумме внешних опасностей. С учетом ротации власти, с учетом того, что изменить себя система не может, так как новаторство это дело личностей, а любая личность на пути к государственной власти уже формализуется самой властью и личностью быть перестает. Все пути легального насилия уже невозможны, вооруженные мятежи- смешны. Изменить государственное некому, поменять принципы невозможно. Это прекрасно чувствует каждый служащий на примере аппаратчиков. Каналы распространения идеологии уже утрачены (обычный человек у телевизора не выдерживает и 5 минут научного текста, обращенного к его активной способности мышления). Государство сегодня это мономашина, стремящаяся в неизвестном направлении, руководствующаяся какими – то мифами о благоденствии, равенстве, свободе счастье и прочее. Полностью отрекающаяся от своей природы инструмента для власти, борьбы и тем самым отдающая его в руки будущих государственно – подобных образований (организованная преступность). Если жизнь человека – вечный (ни одна вечность не длится дольше жизни человека) путь к смерти, а умирающий наиболее прогрессивно близок к задаче, то сегодняшнее государство - в точке своего максимального прогресса. Логика абсурда.


При этом обычно – повседневный человек по – прежнему даже в государствах посттоталитарных пребывает в убежденности идей справедливости, заботы государства о мере должного и возможного, не видит никакой причинно- следственной связи между доступными ему механизмами народовластия и процессом управления в государстве. Те же, кому уже давно привита эта мифология свободы демократических ценностей пребывают во сне до сих пор, подобно детям, упиваясь мифологией и сказками, которые и составляют их культурное наследие. Чуждые всякой воле, всякому акту воли настолько, что могут воспринимать волю не иначе как в государственно- подобном виде, отрицая за собой собственное право на естественные права, заданные самой возможностью их реализации. Я имею в виду Европу. Государство сегодня настолько запуталось в концепциях, настолько доверилось идеологиям, что неизбежно самоизолировалось от объекта управления и провело кастрацию в отношении возможности проявить волю в самое себя, допустить до себя личность историческую. Последнее вполне оправданно, учитывая, что каждая такая историческая личность устраивала чистку этнографического материала ( своих сограждан). В итоге мы можем с уверенностью утверждать, что определение сегодня качества лучшего, прогрессивного по отношению к прошлому – явная натяжка. Впрочем сама пропаганда государственного не отрицает этого, до сих пор многие правители мечтают создать, а точнее повторить то, что существовало ранее, завидуя тем механизмам управления и структурирования социального.

Если же оценивать общество, совокупность индивидуумов и государство как единое целое, неизменно сравнивая прогрессивность сегодняшнего с прошлым, то и здесь мы не находим ничего, что свидетельствовало бы о явно качественном изменении. Наши научные достижения современности в сравнительном анализе с теми же постройками пирамид, древних городов, храмов не выдерживают сравнения. Следует отметить, что эффективность прошлых форм организации социума была намного выше нынешней в части материально- технического конечного выражения. Отчасти это обусловлено и тем, что таинство управления превратилось в доступность всех и каждого, а по своему факту оно сведено к примитивному режиму секретности (это в информационном - то обществе), а целями государственного бытия признается счастье отдельно взятой личности, ее благоденствия. Но и этот гуманистический подход не выдерживает никакой критики. Предписывая какие- то качества человеку, которые должны быть для него по мнению государства основными и желательными, управляющее звено ликвидирует возможность не только прогрессивно- индивидуального развития личности (естественный отбор, самосовершенствование и прочее), но совершает ошибку в планировании, так как нельзя отождествлять промежуточный результат применения стратегии (уровень жизни человека) и стратегические сверх цели государства. Превращать же их в коммерческие показатели и сосредотачивать на этом государственную власть, это значит отказываться от самого существа власти, превращаясь в ростовщика, прибегающего к насилию.

А как обстоит дело с нашими знаниями о мире? Они же явно отличаются новизной и прогрессивностью, они же есть предтеча и основа современного роста как экономики, так технологий автономного плана (военный комплекс, медицина и прочее)? Мысль не существует вне бытия, а бытие вне мысли. Интереснейший вопрос в состоянии ли сегодняшний человек иметь достоверное представление о том как устроены социальные механизмы в их единстве, доступном для повседневного восприятия? Если ранее индивидуум имел исчерпывающее представление о том, как устроено общество, как с ним взаимодействовать, чего необходимо однозначно избегать, что является гарантированностью результативности, то сегодня содержание идеального в любом предмете повседневного зашкаливает. Обычный человек, в том числе получивший высшее образование, просто не способен разбираться во всем, начиная с устройства собственного транспортного средства, и заканчивая глубинными знаниями той профессиональной области, трудовая деятельность, в которой приносит ему деньги. При этом все кругом является формой опредмеченных мыслей человечества. Все, включая даже траву и деревья,- они муниципальная собственность, разрушение которой является правонарушением. Здесь любопытная вещь. Предполагаю, что сегодняшний мир так называемого естественно Научного знания в своем роде есть шаманство высшего порядка по своей сложности исполнения. Аналогия с первобытными временами, когда человек мало, что создавая жил фактически во враждебной ему среде и был принужден заклинать окружающее (ритуалы, тотемы), очень сильно напоминает форму взаимодействия с действительным индивидуума и сегодня. Разница лишь в том, что мы знаем, что окружающее нас- продукт деятельности других людей, в точности опять же государства. Но так же и первобытный человек был уверен, что окружающее его - продукт деятельности верховных божеств, к тотему которых он принадлежит и коими охраняется. При критическом отношении к нашей современной уверенности о том, что нам известно как устроен мир, становится вполне досягаемым сомнение относительно того, что сами сведущие ученые вполне адекватно понимают чем они занимаются и какого рода апории решают. Практические результаты безусловно прекрасно, но их оценка принадлежит области функциональности и вкуса предпочтения. В схеме же познания «человек – внешний мир» современная наука ничего не меняет, она, как и древний шаман, призывает нас поверить и уверовать. При этом у древнего шамана было безусловное преимущество театрализации, так называемая повышенная степень алеантности, в то время как голос ученых сегодня – весьма далек, правда, их мало кто о чем – либо спрашивает из простых людей. Разрыв в объеме информационного, идеального только на руку современным толкователям естественно – научного порядка. Никто «обывателей» не будет тратить половину своей жизни на верификацию тех или иных положений, доказанных, практически апробированных и т.д., и т.д. целым коллективом ученых, да еще и при государственной поддержке. Это последствия неусвоенного урока ХХ-го века, когда и фашизм, и коммунизм убедительно научно доказали целый ряд положений, который потом в одночасье победителями этих режимов был высмеян и оплеван. Современный человек настолько лишен возможности познавательной функции окружающего его мира, что в отличие от первобытного человека его даже не приглашают на представление, к нему даже не обращаются как к тому, кому и надо что- то доказать, что- то объяснить. Рабство веры, как следствие отсутствия каких – либо сомнений превратило современного человека в существо намного худшее, чем плебея, ибо и воспроизведение рода так же отнято ростом научно- технического прогресса. И странная вещь, при общем анализе достижений научной мысли современности мы так же не находим достаточно единой концепции, хотя бы органона познания, который позволил бы нам сказать, что современные теории в том числе естествознания хоть в какой- то степени новее и лучше объясняют сами по себе устройство мира. Это плюрализм антагонизмов, порой взаимоисключающих друг друга. И тут наука обнаружила подлинную действенную сущность мифа – синтезировать невозможное в форму должного, актуально существующего. Я имею в виду теорию конвенционализма. Этот проигрыш естествознания, впрочем также не был должным образом оценен современным человеком. Слишком много околоточных теорий вокруг него было выстроено. Но сущность мифа именно в этом. Достать до предельности страхов и переживаний человека, рассказать ему, что все противоречивое, все непримиримое, все, что кажется абсурдом может иметь место в действительности и даже более того – уже имело место в действительности. Отсюда и причудливые сюжеты старых, древних мифов. Они подчеркнуто направлены в область физиологическую, ибо тогда уровень выживаемости индивидуума всецело детерминировался уровнем его физического здоровья и ключевых навыков с ним связанных (охота, война, экстремальные ситуации). Современные мифы, как мы видим, сложнее и структурнее, обращены они не к физиологии, они устраняют совершенно другие страхи.


Миф новизны, прогрессивности, неизбежного улучшения понадобился тогда, когда стала очевидной неизбежная катастрофа представлений Великих притворщиков. Со времени демократических перемен к концу ХIХ века стало очевидно, что общество уничтожает все способности личности к самостоятельной организации своей жизнедеятельности. Очевидность этого не вызывала сомнений, и весьма точно зафиксирована Хайдеггером, Ницше, Шпенглером, Фроммом, Фрейдом и рядом других мыслителей. Но основа этого лежала в том, как структурировали свою легитимность первые революционеры, создатели нового своего образа жизни и правления. Политическое управление к концу ХIХ века приобрело уже все черты сакрализации. Государство стало Богом, который окружил себя служителями культа и отношение к нему самого большого носителя бытия в возможности (народа) такое же. При этом рядовому человеку с каждым разом, с каждой новой реформой становится жить все сложнее и труднее. Вопрос выживания в социуме впервые по своей остроте приблизился к периоду рассвета человека как биосоциального существа. Первобытному человеку было и то легче выжить, чем человеку современности. Социальная адаптация по своей скорости не могла сравниться с уровнем быстроты изменения окружающего. Тогда – то миф о том, что новое исходящее из области общественного – неоспоримо лучше для человека и был превращен в аксиому. Сегодня это положение усилено массой примеров уровня жизни. Хотя добрая половина тех, кто сегодня принадлежит к золотому миллиарду не понимает, что лучшее может быть соотнесено только в отношении стабильного по отношению к жизни в целом. Параметры же успешной социализации сегодня однозначно предполагают возможность в любой момент оказаться на самой низкой ступени социума, скатиться либо в неизбежную нищету, из которой уже не вырваться, либо совершенно изменить сферу собственной парадигмы бытия (тюрьма). Это характерная черта именно современного социального устройства. Если ранее накопленные материальные блага, или полученное образование являлись своего рода гарантией успешности и, как минимум, гарантией стабильного существования, то сегодня материальное состояние любого уровня не может гарантировать успешность в будущем. При этом развитие общественного не может быть остановлено, какая – либо реформа здесь просто невозможна и всегда обратима, любая война по типу двух мировых войн, которая снимала бы противоречия по кругу субъектов сегодня так же невозможна из-за силы оружия. Однако можно предположить, что как только будет достигнут уровень вооружения, позволяющий успешно противостоять ответному ядерному удару, военные конфликты с применением обычного вооружения вновь разгорятся с ужасающей силой.

Спасение из этой мифологии и подлинный выход к разумности может быть только в том, чтобы освободить большую часть населения от представлений о прогрессивности и разумности, улучшенности современного устройства. Современный человек по своему положению бесправнее самого забитого раба античности. Именно поэтому, наверное, в современных тюрьмах у современных людей появляется истинная свобода. Лишенные чуждой им ослепляющей идеологии современности, подверженные систематическим физическим испытаниям, сплоченные перед лицом внешнего врага, люди обретают в себе право на заявление собственных суждений, оценок и прочее. Не все, но очень многие. Да и сама тюрьма сегодня напоминает по устройству управления государство до- современного периода. Есть правитель - начальник тюрьмы, который какими- то неведомыми нитями связан с Богом (государством), является его «помазанником» (ср. жаргон «замазать»), говорит от его имени, руководствуется его интересами, обделывая свои делишки. Есть стражники, есть рабы, есть писанные и неписанные законы, есть ясность и четкость повседневности жизни- режим, уклад жизни. И есть наконец вера в другую жизнь после тюрьмы ( раньше- вера в спасение после смерти ), есть отголоски и явления этой жизни (ранее- воспоминания детства у индивидуума). Главное - сознание живет в изоляции необходимости ограниченного участия в общественной жизни, в остальном же оно предоставлено самому себе полностью. Именно таково было до- современное устройство жизни. Разница лишь в том, что свобода существовала в рамках загробной жизни.

Автономизация индивидуума сегодня так же возможна. Сегодня даже создана благоприятная почва для этого. Правда, с одной стороны все больше людей выросли и подпитаны современной идеологией всецело, но с другой стороны все большее количество людей не видя различий между государством и социальными образованиями государственно – подобного типа примыкают к последним, что может быть благотворной почвой для Нового мессии, если миф о нем будет конечно своевременно создан и структурированы критерии его опознавания, а главное цель, ради которой он должен быть. Ветхий Завет в этом отношении совершенно правильно структурировал представления о мессии. Четко прочерчено каким он должен быть, ради чего он должен быть, и каковы должны быть его действия в отношении тех ради кого он должен быть. Подобные фигуры, если предусмотреть их в системе, изначально позволяют устранять серьезнейшие системные кризисы, а главное абсолютно безобидны, так как заранее структурируют алгоритм возможных изменений.

Современность в этом отношении не так мудра и поэтому спасение для современного человека не предусмотрено мифологией. Человек предоставлен сам себе и поэтому рассчитывать ему необходимо только на самое себя. Рост наркомании и алкоголизма при этом неизбежен, поэтому можно говорить о естественном вырождении современной Западной цивилизации. Удивительно то, что так называемая пропаганда борьбы с данными явлениями только усиливает круг их участников, что остается абсолютно незаметным для современности. Совершенно позабыт архаичный принцип мифа «существует только то, что названо», который в свою очередь порождает древнейшее правило – не упоминания, молчания по известному кругу вопросов. Рассмотрим это на примере таких заболеваний как наркомания и алкоголизм.

Изначально в Западной культуре употребление наркотических средств, алкоголя (далее скажем психотропных) было составной частью элемента культуры повседневного и обычного. Санта- Клаус как форма опознавания мухомора и вызываемых им галлюцинаций полета у Северных народов, полеты на метле как результат употребления наркотиков через слизистую женщины, сакральные обряды орфиков, позднее переродившиеся в оргии. Надо ли говорить о том, что Греческая философия, рожденная в пиршествах при значительном употреблении вина не могла бы на трезвую голову вызывать желания приобщения в мире занятом войной и повседневными делами. Изначально все данные мистерии в своем роде были обрядами очищения и прихода к тому, что являлось подлинно личностным и составляло существо человека. При этом данные пиршества и в более позднее время позволяли заинтересованным лицам обнаруживать предателей, шпионов, болтунов, да и просто служить разведывательным целям. Употребление психотропных веществ в праздничные дни, в особо знаменательные даты (внутренние праздники – дни рождения и прочее) служило так же целям возврата личности к своим основам, снятию накипи социального. Культура пития совершенно допускала демоническое поведение, в военных условиях оно безусловно приветствовалось. Но только современность позволила дойти ситуации до того уровня, когда такая вещь как алкоголь и наркотики из великого блага, из элемента культуры, тысячелетия сопутствующего человеческому превратились в пагубное зло, наличие которого безусловно свидетельствует о внутренней деградации личности. Я не буду подчеркивать тот факт, что только с ростом современных технологий в области химии появились препараты, действие которых разрушает личность вне зависимости от своей дозировки и длительности приема, не будем так же акцентировать внимание на том, что и множество спиртных напитков сегодня – тоже удивительнейшее достижение научной мысли. Остановимся на факте идеологии современного, а точнее мифологии. То, что сегодня подавляющее большинство взрослого (от 12 лет) населения Западной цивилизации больно алкоголизмом и наркоманией есть опять же следствие не понимания современностью социальных механизмов преемственности представлений применительно к двум аспектам – становление личности (временной фактор) и семьи (пространство). Универсализация линейной системы восприятия времени «прошлое- будущее- настоящее», при том, что период настоящего задан в восприятии личности как безусловное следствие прошлого, а будущее как неизбежность по отношению к настоящему, а социальные механизмы построены в едином времени, привела к тому, что в социуме было потеряно инстинктивное чувство опасности. Данная потеря была усугублена мифом «новое – есть лучшее». В итоге при том, что с одной стороны общественное внушает позитивность нового в области своего развития, по отношению к всему тому, что рождается в обществе, что является его «достижением», этим же обществом совершенно упускается из виду, что в область нового и, соответственно, лучшего для личности в системе временного отсчета как неизбежное будущее попадает и негативное прошлое общественного, со всеми его прекрасными достижениями.


Для современного индивидуума вектор временного развития является полностью перевернутым не «прошлое- настоящее - будущее», а «будущее - настоящее – прошлое» при неизменности фактических позиций. То есть то, что для общества является прошлым, все пережитое общественным, весь его опыт в той или иной сфере для личности только предстоит пережить, для нее это представление, которое только должно реализоваться в действительности, поэтому сравнительная связка выглядит как «прошлое общества = будущее личности». Ребенку только предстоит научиться говорить, писать, общаться, найти себя в профессиональном мире и так далее. Будущее общества опять же всецело находится в области прошлого личности. Личность обитает в заданных пространственных и временных параметрах (сон, жилище, деятельность в пространстве). Сумма усилий каждого в отдельности каждый день заставляет эту цивилизацию жить. Но для человека пока есть становление (пока есть то действие, процесс осуществления трудовой ли функции, или просто процесса), нет ставшего (завершенность ли труда, процесса),- такова внутренняя оценка человека, непосредственно участвующего в чем- либо. Для общественного же, под которым здесь может пониматься любой сторонний наблюдатель, заинтересованный в исходе процесса, но непосредственно в нем не участвующий – ничего нет, до тех пор пока нет ставшего. При этом общественное как наблюдатель неизменно процесс становления воспринимает как настоящее, а момент ставшего, завершенного как будущее по отношению к процессу становления. При этом очевидно, что исполнитель сначала завершает, а наблюдатель ( общество) затем оценивает. То есть эти два акта неизбежно разорваны во времени в форме последовательности. Поэтому ставшее для исполнителя становления непосредственно прошлое, а для общества будущее. Сильнее всего это заметно в отношении творческого процесса, когда общественному вообще не доступен для познания процесс становления и то, что для него является новым и будущим для создателя является давно уже открытым и в какой – то степени обыденным. Для простоты понимания – лекарство от СПИДа, представьте, что его уже кто- то изобрел, для него это прошлое, но пока мы об этом не узнаем и пока мы не начнем этим пользоваться для нас это будущее. Таким образом личность и общество зеркально противоположны друг другу в понимании прошлого и настоящего. Единственно в чем совпадает человек и общество – это область настоящего. То есть, если будущее общества равно уже пережитому человеком, уже исполненному им, то настоящее в каких – угодно исчислительных временных рамках задано обоим формам. Никто не властен в области настоящего, ибо оно по своей сути в конечном анализе бытийности есть сумма процессов осуществления тех или иных представлений, результатов осуществления, и в зависимости от этого может быть поделено и классифицировано определенным образом. Это сложно и этим занимается специальная наука (людология), здесь же отметим, что настоящее как настоящее ближе всего к процессу становления, осуществления. В конечном счете, и рождение музыки было детерминировано именно монотонностью определенных действий, воспринимаемых бесконечное количество раз человеческим ухом, созвучие. Концепция развития общественного таким образом выглядит как выбор из достижений отдельных личностей приемлемого результата их деятельности для дальнейшего его внедрения в широкие слои общества (мир как форма опредмеченных мыслей в форме индивидуальных открытий). Развитие личности же, если она конечно не творческий гений, который нуждается только в самом себе и покое, выглядит как выбор из общественного той социальной функции, в которой данная личность будет себя персонифировать, и благодаря которой сможет выжить ( более всего совпадает с понятием профессии), то есть приобщение к общественному через ту или иную форму участия, познания и так далее. В отношении психотропных веществ таким образом, получается, что личность живя при этом в ограниченном мифическом пространстве (семья), понимает бытие и алкоголя, и наркотиков как позитивно приемлемое общественное явление. Так как и наркотики, не говоря уже об алкоголе, существуют в обществе достаточно давно. Наркотики и алкоголь как элемент социального однозначно попадают в сферу личного, для которого являются будущим, реализовывая это будущее личность непроизвольно становится участником лотереи. Ее будущее становится зависимым от того с чем она столкнется. Потрясающий эффект, который вызывает употребление психотропных веществ, в схеме реализации по времени, абсолютно убеждают человека в социальной преемственности и полезности употребления наркотиков и алкоголя. И что бы здесь ни говорила пропаганда, они остаются единственными формами общественного, где общество не обманывает человека. Схема чрезвычайно проста и гарантирует результативность, в отличие от другого наследия общественного, которое пусто и раздуто. Ни идея справедливости, ни идея труда, любви, защищенности, ничто другое из багажа общества не срабатывает так, как это. При том, что психотропные вещества возвращают человека к его первоистокам, связь с которыми современным обществом безвозвратно потеряна, рождается великий антагонизм между обществом и личностью. Формируется второе «я», которое в дальнейшем успешно развивается до уровня уничтожения социальной функции. Так прорывается то, что уже длительное время подавляется современностью. Но и тут современность проявляет себя поистине адекватно. Вместо того, чтобы предпринимать кардинальные шаги по исправлению ситуации, вместо корректировки социальных ориентиров, общество в лице государства объявляет «войну». При чем какую! Государственные акцизы на алкоголь пополняют бюджет, употребление и хранение наркотиков карается уголовным образом! Мотивы ясны. Отупевшим от пьянства легче управлять, так же как и его генетически измененным тупым потомством, тот, кто ранее имел судимость, либо отбывает наказание – вполне «отформатирован государством» и не нуждается ни в каких благах, кроме того, чтобы только успокаивать свой страх снова не оказаться за решеткой. При этом форма успокоения , форма социального побега опять же в большинстве случаев это алкоголь и наркотики, при том, что тюремное заключение еще никого не сделало богатым человеком.

Человек употребляет спиртное в первый раз потому что так ему диктует идея мифа о том, что все новое, для него прогрессивно и лучше, этот миф заставляет его доверять новому. Будь в обществе и общество позаботится о том, чтобы с тобой все было в порядке (основа старого мифа, который Великие притворщики не разрушили), соответственно, личность не осознает и не может, не должна осознавать опасность и последствия своих действий. В дальнейшем это может быть замещено, чем угодно – «решил попробовать», «за компанию» и прочее. Но основа именно в этом,- внешне независимый абсолютный мотив. Миф должен сглаживать противоречия действительного, являться гарантией нормальности и предельной «нормы ненормальности» по отношению к действительному (так было для архаичного человека, миф подготавливал его), в силу того, что современная мифология не способна этого сделать, но при этом указывает на улучшенность всего общественного по отношению к личному, алкоголь и наркотики как форма социализации, приемлемости общественного в форме болезни, заболевания – естественное следствие современных мифов, и в первую очередь мифа «Новизны и прогрессивности». Чудовищно.

Таким образом, современность вместо того, чтобы избежать всякого упоминания об алкоголизме, наркомании регулировать процесс употребления алкоголя, наркотиков, использовать их влияние в русле культурных традиций, однозначно способствует расширению круга наркозависимых, алкоголиков, перекладывая при этом ответственность все на того же индивидуума с одной стороны непосредственно, а с другой стороны и на тех, кто за него ответственен (семья, родители), не сообщая при этом последним никаких механизмом противодействия.

Ну, о том, что никакая наркоторговля невозможна без поддержки политической власти я в данном случае умалчиваю. Это еще один миф, который мы рассмотрим позже, что политическая власть действует во благо человека.

Зададимся же вопросом, прогресс ли эта ситуация по отношению к до- современному периоду, когда общество всецело регулировало и потребление алкоголя, и потребление наркотиков?

При таком положении вещей, не осознавать, что единственным спасением в целом для цивилизации Западно- европейского типа является подлинная автономизация личности, ее освобождение,- преступление. Однако следует отметить, что современные политические режимы давно уже преступны, но нет пока еще социально – организованной силы, способной их смести. До тех пор пока она не появится, все Западные ценности Нового времени будут не более, чем средством управления и зомбирования, при условии продолжающейся ситуации потери фактического контроля над управляемыми.



Миф № 2
«СВОБОДА»

Современность прекрасная среда для маньяков и они же наверное создавали этот мир, в котором мы сейчас живем, иначе не объяснить феномен того, что десятки миллионов рабов убивали таких же рабов и сами погибли во имя химеры, которая называется свободой. Именно химеры, ибо это еще один миф. Ранее до Великого просвещения, акт завоевания свободы был естественным и был привилегией тех, кто реально смог возвыситься, как над самим собой, так и над общественным. Кому было мучительно осознать себя частью чего – либо. Свобода для всех – это чудовищная девальвация понятия свободы. Свобода для всего, для каждого и каждых- это тот миф, благодаря которому современный человек обязан абсолютным рабством. В уникальности, в единичности акта воли проявляется долгий эволюционный путь социального, в сумме похожих судеб, неволи и загнанности, детерминизма, рождается один, который свободен уже по факту своего рождения, ибо его связь и восприимчивость социального таковы, что последнее он неизменно отвергает как чужеродное самое себя, он его не может переварить даже путем волевых усилий над собой. Вот его - то воля, которой он сам как социальное управляет весьма слабо, и достойна свободы, она есть по отношению к своему носителю свобода воли. Последняя есть в высшей степени ответственность за тот круг возможностей, который предоставлен в результате глубинного познания мироздания, уяснения себе того, чем может стать один, как в отношении себя, так и в отношении многих. Свобода рождается там, где индивидуум видит разницу между высшим в предельности его чувственного, при ощущении чувства бесконечного и налично заданным ничтожным и убогим действительным, доступно определенным повседневностью. Свобода есть высшая форма проявления индивидуальности – уникального сочетания лично достигнутого представления о должном, необходимом для достижения качественного состояния. Свобода ни при каких обстоятельствах не может быть унифицирована, а тем более качественно прописана в рамках закона, права и так далее. Это подлинное издевательство, это подмена понятий «личное» на «индивидуальное», и уничтожение понятия индивидуального как уникального, сведение последнего к пониманию «не общественного». К. Маркс впервые оценил идею как силу в ее массовости понимания, способную изменить устройство социального. Идея свободы, освобождения в том смысле как ее понимает современность, сквозь призму формально- юридического, наполненного социологическим подтекстом справедливости социального неравенства, или несправедливого социального равенства,- деструктивнейшая сила. Если сообщить каждому право на свободу неизбежно рабство. Это не могли не понимать Великие притворщики, первыми провозгласившие «свобода, равенство, братство». Современная свобода – вернейший путь в ужасающее рабство. Невозможно привить свободу в том числе и формально- юридическую тем, кто рожден быть в услужении, быть рабом. Так же, как невозможно никакими силами и внушениями поработить того, кто понял, в чем его предназначение и затребовал у социума свободу для реализации самое себя, своих ценностей и идеалов. Свобода сегодня - это прекрасная спекуляция, определение которой составляет исключительно государственную монополию. Понимание свободы всецело находится в рамках государства как системы утверждения позитивно – социального, регулятора общественного. Даже система образования начального образования построена таким образом повсеместно, что если и закладывается понимание свободы, то оно носит формализованный характер и касается исключительно правомочия. Философско- мирровозренческая составляющая, пусть даже и в кастрированном виде, остается за кадром.

Тем не менее, даже в первом приближении категория свободы является важнейшей категорией для определения понимания сходства и различия. Свобода обнаруживает себя в различии и никогда не может служить основой сходства, не будучи при этом зеркальностью одной из форм различий и только в этой мере сходством, по отношению к форме различности. Конституирование одинаковой меры свободы, понимание свободы как права, не подкрепленного обязанностью, отрицает индивидуальность. И это является первым признаком порочности такого рассуждения. Если личность осознает и верит в содержание своего мышления, готова умереть за веру в себя, и при этом исповедует тот образ жизни, в котором уверенна,- это еще не есть свобода. Мир был бы невозможен, если бы не управлялся убеждением. Убежденный в чем - либо человек верит себе безгранично. Сомнение по любому кругу вопросов без ложной чувственной мнительности не является заданным человеку, поэтому мы имеем массу индивидуумов, переживания и чувства которых сняты под копирку таким образом, что порой у стороннего наблюдателя складывается чувство либо неискренности, тупости (профессиональная деформация, следователей, судей, адвокатов и именно в этом их проигрыш суду присяжных), либо основательная концепция опознавания бытийности индивидуального через коллективное бессознательное (архетип К. Юнга, психоанализ З. Фрейда). Современность создала параметры свободы, чтобы каждый, кто даже почувствует в себе необходимость свободы уперся в такое кастрированное понимание свободы, нарушение которого уже является правонарушением, а значит подлежит наказанию. Наказание излишней свободы так же абсурдно как наказание излишней истинности. Никто не может и не имеет права диктовать меру свободы, ибо это результат борьбы одного против множества, а не форма бытия всех в рамках «пока ты не нарушаешь права других – ты свободен». Древний Восток прекрасно знал это, поэтому там, как и в позднем Античном мире Запада свободен только один, и либо он одинок, либо он правитель. Во многом поэтому, рожденные быть свободными в конкурентной борьбе с социумом (и внешней, и внутренней, борьбе с идеями, совестью) изначально не приемлют той свободы, что утверждена в законодательных актах и отражает т.н. «естественные и неотчуждаемые права», отсюда и понимание их как преступников. Но это уже вопрос качественности работы личности в части достижения и завоевания себе свободы.

Но социум понимает свободу как произвольную изменчивость индивидуума в строго определенных рамках. Социальное с древнейших времен отбирает у человеку свободу истинного рефлекса, к которому безусловно принадлежит и творческое. Сначала это возможность произвольного выражения мысли, затем право на распоряжение собственной жизнью, затем внешний вид, затем приоритетность выполнения задач и так далее. На сегодняшний день индивидуум даже лишен возможности самостоятельного структурирования образа той личности, которой он намерен быть в будущем. Из- за этого порой случаются невероятные курьезы. В ХХ—м веке государство с введением обязательного начального и среднего образования полностью парализовало способность к самостоятельному мышлению индивидуального. Ребенок, попадавший в школу сталкивался не просто с системой обучения (чтение, естественные науки и так далее), а с системой воспитания, которая идеологизировала его, и прививала стандартизированность мышления. С учетом нагрузки такой образовательной деятельности (более 8 часов в день), домашние задания и так далее, эмоциональное давление со стороны педагога, можно с уверенностью сказать, что эта система позволяла устранять основу для формирования поля, в котором могло прорасти зерно свободы. По сравнению с тем же ХIХ-м веком, его частными школами и домашним образованием, унифицированность представлений о социуме в самом раннем возрасте была намного ниже. Однако все это верно только для народа как такового, элита, дети элиты до сих пор получают образование по стандартам 17-18 века, где доля подавления личностного мала, а акцент делается на формирование устойчивого индивидуума, способного поддерживать высокий уровень социальной значимости.


Вместе с тем концепция современности отрицает за собой желание свободы для всех. Перед явными фактами надувательства и шарлатанства, современность достает из глубокого кармана научного знания представления о том, что свобода понимается именно как возможность для всех быть безусловно свободными в формально- юридическом смысле. Свобода сводится к провозглашению юридической невозможности рабства, работорговли, эксплуатации и прочее. При этом все та же концепция отмечает, что данные положения носят результирующий характер, то есть являются объектами правоотношения, в котором государство и общество в лице отдельных представителей стремятся своими действиями достигнуть свободы всех и каждого как естественного состояния. При этом опять же понятие свободы не определяется ни методологически, ни с помощью называния. Вопросы о соотношении власти, равенства и свободы, так же обыгрываются весьма примечательным образом. До сих пор современными правителями –рабовладельцами используются формулы, которые лежали в основе деятельности Великих притворщиков. Сравните: «Мы должны стать рабами законов, если желаем стать свободными» ( Г.В.Ф. Гегель) и «Нам необходима диктатура закона» (Президент России 2000- 2008 В.Путин). Свобода сегодня это форма химеры, спекуляция высшей пробы, использование которой направлено на одно- полную мотивацию неограниченного круга субъектов в отношении действий, желаемых управляющими. Другое дело, что подобная форма управления и порабощения ведет социальное устройство к катастрофе, но это вопрос, остающийся за гранью действия – управления и поэтому ему безразличный. Платон, когда говорил о том, что управлять должны именно философы, руководствовался тем, что философ воспринимает социальное как глубоко личное, для него нет обезличенных внешних проблем. Философ – это машина, которая уже пожертвовала всем ради того, чтобы приобщиться к вопросам бытийности как к своим собственным, как к проблеме своего существования. Нынешнее же управление построено само таким образом, что не может позволить воспринимать общественные проблемы, проблемы глобального типа как свои личные. Временность правителя, временное замещение должности конкретным человеком на определенный срок – самая большая глупость, которую только можно себе представить. В свое время, когда Великие притворщики получили власть, которая и не снилась никаким монархам, они осознали, что управление в стереотипе пожизненности приведет к необратимости и скорому гибели социального вообще. Поэтому для великих личностей, для тех, кто был способен в своем походе против государственного избрать вектором своего пути захват государственной власти, была придумана выборность и сменяемость. Эти положения неоднократно отменялись теми, кто приходил к власти, но сама идея такого устройства уже инфицировала государство. В итоге появился обратный эффект, любой правитель сегодня измеряет самые длительные исторические процессы, с которыми сталкивается в динамике своего правления метром личной судьбы. Ожидать от него, человека, прошедшего чистилище пути к власти современного демократического общества, иного поведения и познания не приходится. Подобное положение в странах, где подобный порядок установился уже достаточно давно, при том, что сам по себе правитель архаично, до сих пор в глазах своих подданных является воплощением государственного, а значит самого ценного, вызвало такой регресс способности к мышлению населения, что можно говорить о выращивании новой породы людей – «Человек антиразумный». Это люди безграничного доверия к средствам массовой информации как источнику значения, веры в деньги как форму социальной успешности, в Бога как предметную сторону энтелехии службы. Правитель современности даже, если и столкнется в области мышления с вопросом конечности бытия социума, то с радостью понимает, что на его правление не придется испытывать данный катаклизм, что вопрос этот никак не входит в область его полномочий. Нередко всю данную проблематику списывают на вопросы божественной воли.

Удивительным все же остается тот факт, что до сих пор не существует современного философского понимания свободы. Здесь явная методологическая ошибка современного. Сформировав миф индивидуальной свободы, права каждого на свободу, поставив свободу краеугольным камнем государственного строительства, современное совершенно не озаботилось методологией определения данной категории. Поэтому в область свободы как состояния включается все, что приятно и принято идентифицировать с этим состоянием архаичным образом. Это вызывает неминуемо противоречия в области действительного и нередко правило «ты свободен до тех пор, пока не нарушаешь свободы другого», трансформирует в физическую ликвидацию любого другого. Еще один мифологический архаичный принцип – «разрешено все, что не запрещено» (ср. «существует только то, что названо»), в корреспонденции правила « незнание закона не освобождает от ответственности», иногда порождает весьма любопытные социальные гибриды, когда в одном и том же месте, в одно и то же время существует многомерная социальная действительность, сплоченная формой той или иной классической организации. При этом фактором определяющим социальную ответственность ( в том числе и уголовную), является наличие знания или не знания всего комплекса отношений подобного гибрида (т.н. «наличие умысла»). Таким образом, складывается впечатление, что теорию свободы общество отдает на откуп каждому самостоятельно, по типу предпринимательской деятельности, требуя при этом от индивидуума определенного поведения только в области «круга названного», который очерчен либо запретами, либо регламентами. При этом, однако, государство не отказывает себе в удовольствии в случае необходимости регулировать все, что находится вне данного круга (регулирование общественных отношений путем правоотношений, криминализация того или иного круга деяний и так далее). Вместе с тем индивидуум, который решается на самоопределение меры собственной свободы, при том, что он управляется мифом о свободе, должен в достаточной степени быть подготовлен методологически. Даже в том случае, если мы имеем подобную ситуацию, хотя и это в современности редкость, миф свободы построен таким образом, что индивидуальное однозначно обречено к рабству социального.

Личность, приступая к формированию той области, в которой она будет свободна в современном мире, неизбежно сталкивается с проблемой конкуренции. Современная конкуренция предполагает не только область пространства и времени, но и такие вещи, как конкуренцию отношений, медиатизации, осведомленности, влияния и прочее. Сейчас уже нельзя просто осуществить экспансию, все пространство на планете поделено и расчерчено, составляет собственность того или иного государства. Возможна хитрость – структурирование надстроечных систем, без видимого нарушения территориальной целостности (так поступило ООН, ЕС и другие международные формы организации социальной материи), но ресурсов одного человека в современном мире для этого недостаточно. Объединение же с другими, себе подобными для желающего свободы вряд ли возможно (для этого необходима идеалистическая основа, для которой пока нет единого методологического понимания свободы). Есть еще путь творчества и новаторства, но тогда это побег и от времени, и от пространства, самоисключение себя из общественных отношений без гарантии результата собственной деятельности (циркулирование информации и раньше было длительным в среде субъектов способных к восприятию, сегодня же этот цикл может продолжаться столетиями, вплоть до появления Homo novus). Возможна так же стратегия захвата государственной власти и последующего изменения социального устройства по типу и образу, который ассоциируется у личности со свободой, но первые шаги на этом пути уже убедительно показывают, что к моменту входа во власть от типа мышления данной личности ничего не останется, а период изменения займет столько времени, что на него не хватит никакого срока полномочий ни одной должности в достаточной степени независимой, чтобы находясь на ней было возможным реализовывать свои представления о социальном устройстве. Что же выбирает современный индивидуум, стремящийся к состоянию подлинной свободы? Персонифицируя в своем сознании указанные объективные препятствия к свободе, он может сдаться и довольствоваться той свободой, которая расписана в государственных источниках (право). В данном случае есть свобода публичная, свобода правопритязания (гражданские права и свободы, свобода как право не подкрепленной корреспондентной обязанностью), и свобода частного самоопределения (т.н. «частная жизнь»). Реализация и той, и другой требует от индивидуума адекватности социального поведения, участия в определенных ритуалах, поддержки определенных взглядов, воспроизводство ценностей. Именно здесь обретает смысл, что ты свободен ровно настолько, насколько можешь купить себе свободу (имущественный ценз, либо его эквивалент), лишенный этого лишен и свободы. Для того, чтобы отстоять свои права теми механизмами и средствами, которые предлагает современность необходимо уплатить цену (будь то взятка, гонорар адвокату, или последовательность действий), для того, чтобы реализовать потребительские желания все к тому же перемещению, либо к культурной приобщенности так же надо платить (туризм, образование).


Здесь становится понятна мысль А. Шопенгауэра по поводу современных законов,- они паутина и созданы для слабых, сильный рвет их, несмотря ни на что. И он же в противоположность точно указывает, что справедливость, облеченная в закон, так же существует только для сильного, для того, кто способен ею воспользоваться. Общественное в данном случае учит личность социальному терпению, умеренности, усредненности и прочее. Время и общественное давление делают свое дело и в итоге перед нами индивидуум, запросы которого вполне адекватны средней предельности возможного в социуме. Иными словами представление о предельной свободе индивидуума совпадает со средней нормой, допускаемого общественным. Все ресурсы личностного в этом отношении канализируются сходством и отличием в области социального престижа. Если Цезарь в свое время ради должности трибуна чуть не угодил в долговую тюрьму (а в то время за долги могли и казнить), то наш человек не стремится ни к чему большему, чем к машине лучшего класса, улучшенному жилищу, исследованию курортов мира. Все в нем подчинено стандартам воплощения общественного. Из страждущего освобожденности и уникальности своего воплощения самое себя, он превращается в потребителя мер свободы, индивидуальность и право на частную жизнь которого всецело признается и охраняется государством (на юридическом языке есть даже выражение – абсолютное правоотношение). Такая личность в любой момент доступна общественному, унифицирована им, управляема, а главное - уверена в том, что ее стандартные ценности и переживания являются уникальными и неповторимыми. Изоляция и отчужденность общежития как норма современности только подтверждает и усиливает данное ощущение. Здесь нельзя сказать, что индивидуум не достиг свободы. Он получил то, что желал, получил то состояние свободы, которое его устроило. В этом отношении свобода действительно внутренне определяемая категория соответствия желаемого действительному. Есть только одно маленькое «но». Соглашаясь с тем, что подобная социальная свобода тождественна свободе собак на цепи, мы забываем, что если собаку спустить с цепи она убежит, а вот, если человек догадается о том, что его свобода цепная, то он погибает в деструкции мышления, сбегает в самое себя, и остается в большинстве случаев навсегда потерянным для дальнейших коммуникаций. Причиной этому может быть множественность вещей, начиная от идеи индивидуализма личной судьбы и заканчивая общественными катаклизмами ( т.н. «эпохи перемен»). И.Кант: «Человек рожден свободным, но повсюду в оковах». Желание сбросить оковы именно повсюду при невозможности избегнуть социума путем перемещения в пространстве - причина побега сознания, рост многочисленных душевных заболеваний последних 200 лет- прекрасное подтверждение этому.

Но несомненно положение такого индивидуума лучше, потому что он может удовлетворить свою потребность в ощущении себя свободным. Это элита современного мира. Намного хуже, когда индивидуум включается в общественный процесс в надежде удовлетворить свои потребности быть свободным, но не может достичь должного уровня и состояния, чтобы позволить себе это. Именно такие индивидуумы проживают жизнь в желании приобщения к освободителю, и именно они с величайшим энтузиазмом становятся рабами великих идей, в перспективе которых лежат великие химеры. Еще хуже дело обстоит с теми, кто вообще не стремится к свободе, а более того - ощущает неловкость и неудобство при возможности осуществления самостоятельного выбора строго алгоритмированных форм поведения. Данная категория не только не способна к самоидентификации, но по - сути представляет собой первобытное состояние человека доосевого времени (К. Ясперс). Происходит полное отождествление себя с социальной ролью, параметры которой являются предметом вожделения личного плана.

Возможно ли вообще, не противопоставляя себя социуму, не изживая в себе современно – социального, стать свободным? То есть пользоваться мерой той свободы, которая пускай и в негативном плане, пускай и в не – методологической последовательности, но все же имеет место быть в современной реальности? Возможен ли компромисс с современностью уникальности, живущей в человеке, сознания уникальности, демонического? Это при том, что государство, общество, сегодня владеют всем, и положительностью оценок, и моралью, и представлениями о Боге, и о том как должно быть везде и всегда, где человек сталкивается с возможностью применения себя и познания себя. Неужели свобода может формироваться как результирующая образа жизни строгой последовательности, только как «нирвана», или познание у философа – отшельника? Неужели механизм обретения свободы однозначно предполагает отказ от всего общественного, а тем более от общественного в тех формах, которые предлагает современность?

Свобода как дело каждого и как дело личного предназначения личной судьбоносности,- это прежде всего демоническое отношение. То отношение, прародителем которого были выродки социального. Форма и категория их свободы известна только им самим, так как они представляют из себя сбалансированность идеального и реального по форме и содержанию, не устанавливаемую средствами познания социального, не доступную социальному. Им тесно среди людей, составляющих социум, определяющих повседневность, они им не транспорентны, не встречны. Все для них враждебно, они в состоянии войны ко всему, ибо ничего из того, что их окружает не приживается и не уживается с ними в рамках, заданных временем и пространством их существования. Их социализация возможна только через собственность отрицания самое себя, через веру в исправление. Но те из них, кто освобождается от необходимости качественной бытийности не экзистенциальным способом (отвергает самоубийство, наркотики, алкоголь, персонификацию в играх и так далее), и достигает спонтанности проявления себя при признании данных проявлений всеми, изменяют этот мир. Но достигают ли они при этом состояния свободы. Становятся ли они единственно свободными, подчиняя себе все и вся вокруг? Раньше безусловно да, но в современном мире это невозможно. Как правило, демоны- гении современности погибают в пути к собственной свободе. Что это означает для социума? Деградацию и вымирание. Социум, который не видит перспективы развития, и при этом не ориентирован на сохранение уже достигнутого как лучшего, становится законсервированной парадигмой, уничтожающей свои ресурсы. Идея и миф свободы не стала новым Богом, ибо свобода как состояние подлежит верификации здесь и сейчас. Свободе нельзя поклоняться, ее нельзя обожествлять, это вполне достигаемое состояние.

Понимание свободы как необходимого состояния для воплощения в действительности идеального содержания индивидуальности в высшей ее степени, - враждебно по отношению к общественному. Но свобода никогда не была и не есть благо. Свобода для человека это дело первой необходимости, более того, чем больше существо человек, тем менее ему нужна свобода. Свобода становится необходима при преодолении человеческого, всего того, что было привнесено в индивидуума внешней средой (начиная от родителей и первыми столкновениями с общественным, и заканчивая всей опытностью человеческого – в момент творческих открытий). Она есть результат сознательного отрешения, отказа от ряда форм поведения, которые являются желательными и необходимыми в обществе. Она появляется как бремя, как результат проявления воли к неповторимости собственного образа мышления и образа жизни, продуцируемого этим мышлением. Она не может быть задана и постоянна, свобода как напряжение, которое необходимо поддерживать, неизменно сталкиваясь в том числе с мысленным противодействием самое себя самому себе. Свобода как состояние, не приносящее ее носителю никакой радости, кроме той радости, которой не с кем поделиться. Это одна из ступеней той лестницы, которая должна привести к реализации во внешней действительности содержания того, что наработано тобою в результате поэтапного выталкивания из себя общественных и всяких других чужеродных ценностей. Это не результат эгоизма, в нем любишь себя как противопоставление общественному, себя как то, что вложило в тебя общество. Свобода же – это возможность не ограничивать себя в той мере, в какой ты являешься уникальным и неповторимым по отношению ко всему, что было до тебя. Это стоит огромной критики и большого познания, вечного сомнения и вечной перепроверки, чтобы в одночасье уверовать в самое себя как в того, кто право имеет на свободу самое себя, на собственную свободу воли. Некоторым не хватает на это жизни, а некоторые жизнь превращают в прижизненный ад, чтобы только добиться такого состояния.


Такая свобода означает свободу от радости в той повседневности, которая тебя окружает. Ты не способен насладиться всем тем, что есть вокруг тебя. Продукты жизнедеятельности общественного в форме аттракционов жизни мало тебя прельщают. Даже если ты изменяешь себе и ищешь спасения, возвращения к тому былому простому человеческому, то неизменно разочаровываешься, ибо твоя способность мышления разрушает все, что чуждо тебе, всему тому, что уже и есть ты. А ты являешься абсолютно чужеродным всему, ничто вокруг тебя не есть твое родное. Ты можешь сколь угодно долго обманывать себя вопросами любви, дружбы, семьи так далее, но в итоге, чем больше тянешь с истинностью суждения об этом, тем сильнее тебя бьет разочарование, тем страшнее тебе будет удостовериться в том, что многое в твоей жизни потрачено зря и незачем. Тем страшнее будет возвращение идеи необходимости работы, ты будешь понимать, что слишком много времени потратил зря и будешь спешить и совершать ошибки. В итоге получится, что ты останешься с самым острым и беспощадным критиком- с необходимостью в тебе. Наступает полное противоречие между тем, что должно быть и тем, что есть на самом деле, и ты отрицаешь все - лишь бы хоть на йоту приблизиться к состоянию свободы. Деструкция наступает в отношении всего и здесь природе в тебе, твоим инстинктам кажется, что отрицание всего, неподчинение всему – это шаг к свободе. В зависимости от молодости и опытности такие попытки мышления могут заканчиваться по -разному, начиная от самоубийства и заканчивая глубокими депрессиями, душевными расстройствами. С истиной в самом себе нельзя торговаться, истина требует уважения к себе и служения, она, прежде всего, требует свободы для себя, освобождения самовыражения, будь то творчество или безграничное желание власти, смотря кто для чего рожден и кому что уготовано, но счета она предъявляет всегда. Договориться с ней невозможно, с ней невозможно прожить в долг, с ней невозможно устроить игру, она либо убивает твое счастье и право на жизнь, либо покидает тебя раз и навсегда, оставляя жуткую тоску о том времени, когда вы были вместе, что конечно хуже смерти.

Такова свобода, как необходимость для развития. Как состояние полной доступности субъекта для ревнивейшего объекта (демона в человеке). Надо ли говорить, что такая свобода должна быть очень хорошо обеспечена? Это должно быть уникальное сочетание возможности служения истине, материального достатка, позволяющего объективировать свое служение во времени и пространстве, продвигаться по пути своих целей, сохранять при этом свое физическое и психическое здоровье, и умудриться не стать врагом социума. Для современности это практически невозможно. Если и возможно, то явно очень непродолжительное время.

Заинтересовано ли социальное в таких свободных людях? Изначально Великие притворщики понимали, что идея свободы, миф свободы обладают огромной энергетикой. Судя по самим себе, будучи при этом создателями подлинно новой формы социального устройства, и будучи истинно свободными служителями истины, они не могли не понимать, что сообщение самому широкому кругу лиц возможности приобщения к состоянию свободы высвободит интерес и убежденность, равную экзистенциальным формам бытийности. Действительно, то с какой энергией массы стали уничтожать старое, веруя в новое доказало, что подобное обращение в веру социально весьма продуктивно. Но ни у кого из владельцев данного предприятия позднее не хватило духу признать, что дивиденды по акциями свободы будут минусовыми. Свобода, как идея, как миф, так и осталась формой управления массами. С течением времени внешний контроль полностью перешел во внутренний и оказалось возможным морализировать те или иные искусственно созданные понятия и представления. И если ранее можно было умереть за свободу точно так же как умирали ради загробного мира и спасения души, то сегодня свобода это необходимость жизни. Опросите тысячу современных рабов и если хоть один признает себя таковым это будет большая удача. При этом свобода в совокупности исследования даже на формально- юридическом уровне (при этом мы используем правовые нормы как форму познания) имеет многоликость и подчиняется логике абсурда. Сущность мифа в том, чтобы сглаживать противоречия и давлеть над очевидностью факта, автоматически интерпретируя его и вводя субъекта мифологического мышления в иной мир (всем, например, знакомо чувство надежды в самых критических ситуациях). Так же и со свободой. В самих правовых нормах имеется столько противоречий и взаимоисключающих положений, касающихся индивидуума, мер его свободы, что их существование в рамках одной системы учитывает все варианты развития ситуации, признавая каждую возможной и, соответственно, действительной. Хранителю мифа (государству), остается лишь выбрать, в случае столкновения противоречий, ту форму, которая в настоящий момент наиболее адекватна мифу, и устраивает и лучше отражает миф ( институт современного правосудия).

Нельзя персонифицировать себя со свободой. Обычный человек, вставая на путь данной мифологии, предполагая за собой возможность быть свободным в современном обществе становится в первую очередь рабом данного мифа. Ему сразу же начинают объяснять где он свободен, а где не очень, где он чуть свободнее другого, а кто- то чуть свободнее его. Если он возражает ему предоставляют право доказать свою правоту в определенном порядке, он начинает участвовать в ритуалах, он персонифицируется в них все больше и больше, наконец, он превращается в борца тех ценностей, которые не только ему не принадлежат, но даже в отношении него не реализуются, ибо именно за их реализацию в отношении себя он и борется, понимая их по своему. Ни одному человеку на поле общества не удастся победить общество, только защитить самое себя, в лучшем случае.

При этом государство периодически заявляет, когда ему это необходимо, что улучшить положение вещей ему мешают определенные вещи. Что свободе и безопасности нации что- то угрожает, что следует во имя свободы, безопасности и нормальной жизни сделать что- то и тогда всем станет лучше и состояние всех улучшится, будут лучше условия, а, следовательно, это позволит людям быть свободнее. Это безусловно объединяет, как в свое время объединяло народ против регулярной армии, это проникает в самые глубокие мотивы души, что делает человека управляемым абсолютно. Здесь убеждение и убежденность субъекта полностью совпадает с содержанием мотива команды управления, результат который никогда не удается достигать путем прямого насилия. При этом субъект не только не находится в подавленном состоянии, но наоборот всячески стремится к выполнению команды управления. Совершенная форма управления. Такова сила мифа. Миф не терпит сомнения и половинчатости, как схема поведения, в случае персонификации себя в нем, он требует полного подчинения и никакой собственной свободы воли. При этом подобная мифология актвизирует все самое лучшее в человеке, проявляя в нем его подлинную сущность и его подлинные намерения по обретению своей сущности. Но они увы атрофированы и слишком слабы, поэтому их дополняет, с успехом дополняет государство, принимая его таким какой он есть. Государство не истина и не вечность, оно примет человека таким какой он есть… этнографический материал потому и материал, что при помощи определенной технологии из него возможно создать все, что угодно. Свобода - это возможность осознать мир в форме двух универсумов,- себя самого и остального мира. Это предназначение понять, что ты есть неповторимость, которая никогда не будет существовать в будущем и с каждым мгновением, которое ты простаиваешь и никуда не движешься, - ты изменяешь себе. Свобода - это возможность суждения о мире не сквозь призму своего имени, знания о самом себе привнесенном в тебя обществом, а благодаря тому, что есть в тебе уникального в результате попыток обнаружить мир своим уникальным методом познания, через собственность ощущения. Такой индивидуум с такой способностью мышления опасен для общества и государства, но пропорционально степени своей опасности он так же необходим для реформирования общественного и его движения за «круг человека».


Что необходимо точно знать, так это то, что коллективной свободы не бывает. Там, где есть уже только один человек, персонифицированный общественными ценностями, нет свободы, ибо эти ценности требуют своей реализации в действительности и его бытие представляется либо формой следования алгоритмам процессов, либо противоборством с самим собой и ненавистью к себе. Если у нас уже двое субъектов, то естественно предположить, что между ними, как и любыми другими людьми, должны установиться определенные ритуалы и договоренности. Если один из них стремится к свободе, а другой персонифицирован общественными ценностями, то конструктивного диалога не получится какие бы благие намерения не лежали в основе их союза. Стремящийся к свободе вполне возможно может проявить хитрость и сыграть в то, что от него ожидают, но тогда данные отношения будут развиваться до тех пор, пока тот с кем играют не поймет, что они не развиваются не в силу нежелания партнера, а силу того, что они искусственны, и как картонное дерево не способно сбрасывать осенью листву, так и набор качеств «маски», созданный для внешних зрителей, не изменится.

Иными словами свободы необходимо быть достойным. Для этого надо быть достаточно сильным самостоятельно, не тяготиться своим одиночеством, не искать дружбы с обществом, осознавать ежедневно конечность и предельность собственного существования. Отвергать любые внешние формы вхождения общества в тебя, по возможности, быть в среде людей, не навлекая на себя их ненависть и не вызывая желание войны. И конечно же важна абсолютная самодисциплина. При этом еще раз замечу, что положение вдвойне сложно, так как приходится жить по военному в абсолютно гражданской среде. Только тебе и доступно понимание того, что ты находишься на войне, кругом спокойная мирная жизнь. При таких обстоятельствах весьма сложно персонифицироваться в обычной жизни, а точнее невозможно. Свобода как предельность возможности распоряжаться собственной бытийностью, помимо предписаний общественного.

Почему же общество, государство не медиатизирует именно такое понимание свободы, почему оно не стремится из человека участвующего, сделать человека действующего? Субъекта ответственного за принятие решений, самоуправляемого и самодостаточного? Для тех же, кто не сможет справиться с данной задачей и своими действиями сам подчеркнет свою принадлежность к этнографическому материалу, – конституировать те формы общежития, которые сегодня так популярны для абсолютного большинства масс? Отчасти потому, что состояние свободы это война всех против всех, как справедливо отметил Т. Гоббс, это одно из оснований для рождения государства как формы обеспечивающей безопасность и стабильность, отчасти потому, что подобная селекция в современных условиях уже невозможна технологически.

Фактическое положение дел выглядит следующим образом. Сегодня свободным можно быть только от чего – либо. Поэтому наиболее свободны те, кто служит государству и пользуется достаточной властью. Эти люди живут в собственном мире, в котором как раз таки и сохранились традиции, интеллигентность, манерность и привилегии. Безусловно служа государству и будучи его рабами, они получают взамен свободу от его воздействия в области своей частной жизни. Это единственная форма свободы сегодня, для того, чтобы быть свободным, не будучи при этом индивидуальностью. Власть как освобождение для человека - самая популярная форма побега от общества. Служение идеальному Богу – государству. Для остальных свобода рычаг управления, который проникает не только в повседневную область действительного человека, но в самую его душу, позволяя управляющему определять смысл и цель бытия управляемого.

Особенно смешно в этом отношении выглядит сегодняшняя популярная форма наказания - лишение свободы, возникшая при отмене телесных наказаний, по уже известным нам причинам. Некоторые люди благодаря такому наказанию обретают то, чего казалось бы их лишают,- собственное «я» и формы его проявления, управляемые ими, способность определять свои интересы и фанатически следовать им, волю не сгибаемую ничем и никогда. В.И. Ленин и тов. И.В. Сталин были прекрасными примерами подобных «лишенцев». Лишение свободы может быть карательной мерой только в сочетании с тяжелым физическим трудом, на предельности человеческих возможностей, что, впрочем, так же с успехом было применяемо в Советских лагерях.

То насколько гениально Великие притворщики использовали стремление человека к самоидентификации прекрасно иллюстрируется успехом психоанализа как формы познания человека. Основоположник психоанализа З.Фрейд фактически явился фундаментальным философом нового времени образца классической античности modus vivendi. Все его работы, весь стиль его изложения говорит только об одном – о реализации изречения Дельфийского оракула – познать себя. Его профессия, его пациенты, взаимоотношения с ними, своего рода напоминает маевтику Сократа. Но тем не менее методология проникновения в сферу бытия общественного мнения полностью совпадает с античностью. Для христианской религиозной эпохи З. Фреда индивидуализация предельно идеальных идей была делом привычным. Сплести сеть свободы – та задача, которую З. Фрейд прекрасно выполнил сам того не осознавая. Никогда знание, и познание, произведенное не собственной жизнью и кровью, не освобождало ни одного человека, не давало ему свободы. Любой алгоритм по опознаванию внешней действительности, увязанный на чувственное личности в области доказанности собственности суждения – утонченное насилие, нежное насилие, которое в предельности своего выражения можно назвать структурированием социальной материи. Психоанализ – прекрасный пример рождения новой религии, настолько мощной, что для нее не пришлось создавать церковь и вести очистительные жертвенные войны. Но так ли на самом деле мягок человек современности, так ли уж он податлив и действительно ли в современности нет уже надежды обрести человека? По всей видимости это именно так. Тот спрос, который возник на психотерапию, все то желание современности избавиться от заболевания дисгармонии внутреннего с внешним, сопровождаемое великой боязнью потери сопричастности внешнему, достаточно красноречиво говорит о том, что время личностей прошло. Личность лишь как форма реализации коллективного, то в чем обнаруживает себя общественное в предельности единичного исследования. Тогда свобода это именно свобода нормальности, соответственности проявления общественного в личном. Тогда у личности есть адекватное право познания общественного, унифицированными методами, при определенных гарантиях социальной востребованности в качестве продолжения общественного, в части общественного. Но как тогда быть с такой формой общественного как безработица? Оргпреступность? Изоляция личности от государственного, государства от личности? Международные войны (то , что так удобно называется международным терроризмом)? И так далее?


Что же поменялось? Скорее психоанализ как новая форма философии, прошедшая свою актуализацию в самых предельных институтах общественного механизма подавления личностно- индивидуального, просто снял условную социальную напряженность противоречия личностного по отношению к государственному, но познавательные механизмы методологии исчерпывают свои ресурсы уже в первом приближении к истине, пускай даже в опытных примерах – серийные убийцы, наркоманы, алкоголики, игрозависимые, мультимиллиардеры и прочее, все это факты неразрешаемые «религией нового времени». Подсознательное человека как божество для человека несостоятельно. Оно методологически не структурировано и поэтому все можно ему приписать и это путь в первичную домифологическую структуру, когда все, с чем соприкасался человек становилось сферой человеческого ( в противовес мифологии «существует только то, что названо»). Человек даже благодаря психотерапевтическим тренингам не способен быть центром чего- либо. Превзойти человека современность не в состоянии, она задумывалась как система для человека. Однако мир после психоанализа изменился в представлении человека безвозвратно. Тотемность, которая еще может быть и сохранялась где- то локально, служа все же идеи единства божественного, была уничтожена сначала методом психоанализа, затем войнами, затем верой в разумность. В сочетании с тем, что все это подавалось как научность, сама наука после такого препарирования человека приобрела весьма интересный вид. Сильнее всего это отразилось на понимании Бога. Чудовищность того, что Бога стали видеть сквозь текст, через текст и на основе текста - никого не удивила в век «разумного». Бог не как форма согласия с собой, миром и предельностью познания, никак форма приобщения к подлинной свободе Творения и сознания себя частью целого в той степени, в которой целое (Бог) часть тебя, а как исторический факт, который следует либо научно доказать, либо научно опровергнуть на основе добытого материала представления современности относительно мироустройства в момент суждения. Ф. Ницше был чудовищно прав – человек измельчал.

Итогом личностной деструкции является то, что сегодня люди, в высшей степени пораженные «заболеваниями», с которыми и должна бороться психиатрия, управляют социальными процессами, а подчас и государством. При этом наука, которая по всей видимости и должна была стать предельной формой познания мира, не имеет возможности реально противостоять государственному. Сама постановка вопроса именно таким образом вызывает недоумение. Первичный принцип философии – «все едино» не только позабыт, но при тщательном изучении сегодня понимается естественнонаучно и поэтому с легкостью отвергается как недоразвитость опытных представлений. Но тем не менее. Средние века с противостоянием церкви и государства были в высшей степени более прогрессивны с управленческой точки зрения, чем сегодняшнее разумное, конституционно – определенное социальное общежитие. У церкви как формы усечения противоречий идеального, управлявшего миром, был весомейший и неоспоримый инструмент давления - инквизиция. Ни при каких обстоятельствах, и это было известно всем и всегда, правитель не может создать систему универсальной адекватной борьбы с ересью, всем тем, что изменяет социальное в произвольном, неконтролируемом порядке. Гражданские, светские законы по типу своего регулирования общественных отношений, по силам их обеспечивающих, не предназначены для регулирования области мысли. Государство во все времена было вынуждено дублировать самое себя в области управления мыслью, развитием мысли. Государство по своей природе, в моменте познания, это всего лишь бытие в действительности права, при том, что право и только оно есть бытие в возможности государства. Но современность не стала считаться с данным опытом. Бог был упразднен, как ненаучность, вера в него сведена в ритуальность, система формирования преемственности познания действительности неперсонифицированного круга лиц, заменена на науку, кастрированную во всех отношениях. В итоге нормой сегодня стало то, что среди масс царит невежество относительно тех вопросов, которые составляют сущность мироустройства. Народ сегодня это этнографический материал в высшем его проявлении, масса которую можно убедить в чем угодно и как угодно. Повышенная и доступная зрелищность современности (телевидение, мания футбола и прочих коллективных видов приобщенного спорта), - прекрасная основа для стагнации. Все это происходит на фоне мифа о свободе. То есть каждый полагает, что он свободен. Но этот купон свободы не принимают к оплате нигде, его даже нельзя отоварить в лавке гражданского общества, не говоря уже о т.н. «философском», духовном понимании.

Социальная напряженность при этом снимается самыми различными древними способами, но только не призывом к самопознанию, к функции «познания - действия». В этой связи убедительнейшим образом видится концепция «войны - освобождения». Так, например, ваххабизм как война освобождение всецело способствует свободе современности, так как освобождает незнающих, не сведущих о свободе, путем отнятия бремени такой жизни. Своего рода «Матрица», братьев Вачовских, - реализация учения А. Шопенгауэра в действии. Постепенно состояние гражданской свободы как состояния полной уверенности, что ты достоин большего, что ты работаешь не на своем месте, обретает компенсационные ожидания. Если рожденному (в том числе и в рамках социальной роли) рабом постоянно объяснять и культивировать в нем чувство, что он имеет право на свободу, или свободен, в той же степени, что и свободнорожденный, а при этом не созданы социальные перекрытия и возможно их столкновение, как минимум, в рамках перцепции друг друга, то неизменно у раба будет возникать чувство того, что с ним несправедливо поступают. Начало ХХ-го века в 1/6 части Наивности Мира убедительно доказало к чему это может привести.

Но все это не так страшно по сравнению с тем, что современность утратила возможность адекватного использования мифа современности. Миф – это возможность синтезировать в рамках здесь и сейчас всю предельность возможной фантасмагории, возможность привести непримиримое в согласие. Но миф свободы не завершен, ибо он не дает образа. Это миф- преобразование, он создан, чтобы сформировать мотив к действию и в этом отношении весьма успешен, каждый правитель сам сможет наполнить этот миф содержанием (либо это власть всех над каждым, кто не принадлежит к народу по рождению, либо сапоги в Индийском океане и так далее), но современность в лице правителей не использует его как миф мотивации. Механизм утрачен, стерт как возможный алгоритм в силу боязни повтора ошибок. Поэтому эффекта, например, революций, при экспансии представления о свободе (война США в Ираке, Иране, Афганистане в конце ХХ –го, начале ХХI –го века) не происходит. Ни сами носители мифа о свободе (который они, впрочем, называют демократией, демократическими ценностями), ни угнетаемые, подавляемые страны не сопоставлены мифу о свободе. Сила успешно примененного оружия поэтому не вызывает у побежденного чувства правоты победителя. Если раньше война была формой разрешения противоречий по объекту мышления (тот, кто выигрывал, тот и прав был перед Богом, те ценности и были собственно новыми и качественно лучшими, ибо победа для всех однозначно манципировала и ценности всех в отношении побежденного), то сегодня это механическое уничтожение тел. Особенно это очевидно при неравенства применяемого вооружения. Смерть в силу убежденности, за убеждения, вольная или безвольная – естественный акт человеческого общежития. Война как предельность доказанности убеждения оправдана только в той мере, в какой она позволяет доказать действительность той или иной идеальности.

В этом отношении современный миф свободы, как повседневного, естественного и неотъемлемого состояния человека является похитителем времени. Он заставляет современного человека проживать жизнь в форме состояния сна, иллюзий. Человек ежедневно умирает за убежденность своей свободы, даже не осознавая в каком рабстве находится. Свобода сегодня – это средство управления и подавления, последнего в большей степени из- за непроработанности представления о том, что такое свобода ( у каждого при непосредственном столкновении с силами ограничивающими его возникает по этому поводу противоречие).



Миф № 3
«ДЕМОКРАТИЯ»

Миф демократии – шедевр современности. Изучая мифы современности, можно только восторгаться проницательностью герменевтической школы познания, - больших черных дыр познания никогда не существовало в истории. Демократия сегодня – это еще одна черная дыра познания, в которой бесследно исчезает все уродливое и противоречие социального. Отчасти, конечно, это связано с тем, что в современности было разрушено такое мощное звено социального устройства как Бог, это как разрушение планеты, на ее орбите все равно остаются астероиды, которые рано или поздно силами притяжения снова станут планетой. Желая обрести веру в себя, но следуя при этом механизму приобщения и персонификации себя в идеальном (вера в себя через веру в Бога, либо обожествление себя, либо того, что есть в тебе), современное стремится верить в демократию как в Бога. Верующий упорен в вере, во что бы он ни верил (или не верил), когда речь касается идеальных объектов, переубедить его невозможно, ибо идеальное существует благодаря тому, что есть его носители, вера здесь не экзистенциальная, а качественная характеристика. Любые методы и доказательства разумного, в том числе и в высшей степени методологические не изменят ситуацию.

Народовластие. Герменевтически правильно заметить, что слова меняются гораздо медленнее явлений, которые они отражают, жизнь человека слишком коротка, чтобы за нее привнести новое в инструментарий моторики мышления. Но тот факт, что греческое слово демократия (народовластие) при сравнительном анализе государственного устройства греческого полиса и современности не обнаруживает НИЧЕГО общего не смущает современных теоретиков и методологов Теории государства и права. Ну где - нибудь вскользь может быть и упомянут, что Т.Гоббс только потому и считал демократию невозможной, что она была осуществима только в рамках полиса, но это так в рамках Истории политических и правовых учений, ну или в крайнем случае в курсе Истории философии, почему-то именуемым в наших университетах Философией.

Неразрешимое в этом мире соединяется безразличностью неучастия, одной из форм которого является то, благодаря чему действенен метод людологии (игра). Миф современности демократии тоже соединяет в себе очевидные факты того, что форма правления для 300-500 человек (греческий полис в части его членов имеющих право голоса) и для 50 000 000 – 300 000 000 человек не может быть одинаковой. Демократия как все то, что касается всего того, что называет себя демократией, на языке военных это звучало бы как прикрытие. И даже то, что и фашизм, и коммунизм были самыми демократическими режимами не смущает современность. Процедура игровой причастности (выборы) в достаточной степени указывает на принадлежность к демократии. Однако при этом забывают, что даже в этом есть расхождение. Власть в античной Греции, выборное лицо, это было лицо вынужденное нести бремя власти. Оно исключалось из оргий, не принимало алкоголя, ему были запрещены многие вещи, которые в ту пору считались высшей радостью жизни. Отсюда наши лишения и ограничения по службе, которые с таким успехом игнорируются государственной службой и эти вечные заигрывания по поводу тяжести и ответственности занимаемой должности.

Современный человек с его страхами неразрешимости познания современного мира, страшится познавать то, что его окружает в относительности примеривания цивилизации. Он с готовностью принимает участь в форме долга, знание в форме идеологии,- такова его форма уверенности в себе в настоящем без какого – либо будущего. Предельность жизни современного человека - в его бесполезности для общества, в чем бы оно ему не представлялось (родственники, друзья, судьбоносность и так далее1 ). О каком участии в управлении здесь возможно говорить с точки зрения связки «индивидуум- общество- государство». Неужели наши правители думают, что раз в четыре года опуская в урну бумажку, наш современный человек приобщается к политическому управлению? А ведь именно в этом смысл демократии – снять противоречия в области действительного до их возникновения, приобщив всех к принятию решения, заставив всех принять волю, которой все потом будут следовать, ибо именно она- то и есть продукт коллективного согласия. Если есть аналогия в современности с этим вечным механизмом управления, то это банды, криминальные сообщества, где каждый причастен к преступлению, потому воля управляющего банды это с необходимостью и воля каждого, желает он этого или нет. Такова была греческая военная демократия. Демократия по гречески – это сопричастность всех великим событиям, великим именно в силу того, что тогда само по себе выживание ежедневностью было подвигом в среде неминуемого враждебного и угнетающего. Как сравнить это с современностью? Никак. Современные демократические институты, связанные с волеизъявлением, просто посмешище, не более того. Поэтому нам придется признать, что демократия как форма мифа существует именно как миф, но не более. И как и раньше особо доверчивые слушатели мифов, веря им , отправлялись в самые опаснейшие мероприятии и погибали там, так и сегодня тысячи отправляются в демократию и не возвращаются. В то время как рабы, которые понимают всю условность современного продолжают существовать пожизненно, в рамках осознания свойственности собственного жизни. Поэтому демократия как инстинкт общественного еще может вызывать желанность и желаемость, равно, как и вожделение, связанное с основным инстинктом, но удивительно то, что еще заметил И. Кант – область a priori редко превращается в a posteriori, именно поэтому обман в области секса и отсутствие в нем удовлетворенности задан нам в опытности, в то время как современная демократия - только в области наших надежд и разочарований относительно нынешнего правителя в надежде на лучшее в отношении будущего. Это еще один миф – миф надежды на современное.

Демократия как форма правления мифологична еще и потому, что такой подход рождает совершенно интересное представление о народе. Народ сегодня это не наличная данность возможности познания всех и вся в их предельности мышления и выражения самое себя в каких – либо временных рамках, народ это образ, который содержит в себе исчерпывающие критерии, один из которых явное абстрагирование от народа. Понимание большинства как рабов – почти легально сегодня. При употреблении слова народ, нация, мы имеем в виду сегодня не конкретику, но всегда нечто абстрагированное, выделенное в предельность познавательного, что – то существующее вне «здесь и сейчас», устремленное в вечное и потому безнадежно далекое. Этот побег от реального, который в свое время Ж. Бодена привел к мысли о суверенитете, а позже был дополнен идеей самоуправления как формы реализации народовластия, сегодня увенчался большим успехом. Стоит только нашим искателям правды и истины современного, этим акулам справедливости, услышать, что таким образом необходимо поступать в интересах «национальной безопасности», «народа», как сразу же презюмируется, что тем, кто так поступает однозначно виднее что именно лучше в интересах народа. Народ, а в особенности народовластие стало «черной дырой» познания социального, в которой тонут все противоречия логического. Вполне возможно, что это нормально. Логика как форма определения законов причинно – следственной связи была фотографией мира античного полиса. Она и есть то, благодаря чему можно увидеть свой собственный глаз – она зеркало того, как было устроено социального мироздание того времени. Классическая логика в особенности своих примеров как средство убеждения с абсолютной верностью доказывала правильность того способа рассуждения, который был формой осознания действительного того времени. Современность сформировала собственность причинно- следственных связей, расширив понимание логического, до сверх нелогического. Сделав из логики, как формы познания, поле апорий и софистики. Давид Юм первый в этом отношении преуспел. И. Кант и в особенности З. Фрейд сформировали новую форму примирения человека самим собой, новую форму опознавания им действительного. Но там, где мы говорим о естественности применения их учения, нам сразу же следует отметить, что речь идет о том естественном, которое является естественным для тех, кто приобщился к данному учению и воспринимает его как полезность. Мифология и шаманство выполняют ту же функцию, что и данные системы стабилизации сознания, но, правда, на другом уровне и в несколько иной степени символизации окружающего.


Минувшее ХХ столетие в своем историческом будет адекватно осознанно только лет через 300. Если теория осевого времени говорит нам о том, что была точка, в которой человек осознал себя как таковой и этим полностью порвал узы с природой, став некоторого рода обособленностью по отношению к миру и формой подобия к обществу, то ХХ век это тоже осевое время для человека. В этом веке человек осознал себя никем, понял, что он ничто из себя не представляет и никем не является. Он есть ничто в предельности любого своего волевого импульса, ибо любое его волевое проявление есть преступление. ХХ век стал действительно осевым для человечества. Были окончательно стерты границы в области движения мысли значения, устранены силы мысленного притяжения на уровне потребления технократических благ, полностью устранен тип индивидуальности как сочетания естественно – удобных форм соотношения себя с миром. Время настолько ускорилось для человека в линейности прогресса общества, что его будущее стало ему не только неизвестным с точки зрения общественной парадигмы времени, но и с индивидуальной тоже. Человек не воспринимает общественное прошлое на уровне бытия в возможности, он не обладает для этого достаточностью навыка познания и технологией познания. Мир стал вновь зашифрован по отношению к нему и непознаваем. Осевое время К. Ясперса – это та эпоха в судьбе человечества, когда уровень приобщенности всех и каждого к единству понимания общественного было преодолимо волевым усилием познания. Каждый мог в случае необходимости приобщиться к бытию в возможности той или иной парадигмы бытия общественного, стать ее движущей причиной. Само общество требовало от человека многоликости по унифицированным стандартам бытийности. И эта возможность, это единение, основа и источник которого были в самом соединении людей, в их способе воспроизводства окружающего, послужило к самосознанию себя в форме безразличия к тому, что не есть человек – природа, окружающее мироздание. Сегодня городской человек, видит подобную «природу» в форме себе подобных, и он не может влиять ни на что и ни на кого. Невозможность свободного убийства, откровенного насилия, военной добычи, абсолютизации защиты собственной территории и прочее, все это лишь немногое из того с чем приходится сталкиваться человеку, в котором есть хоть какие- то зачатки возможности двигать мир вперед. Современный человек – овеществленная, телесная функция технологического процесса, который не принадлежит ему ни в чем ( с этой точки зрения Теория капитала, в части орудий труда и пролетариата, К. Маркса – была исключительно по Платоновски коммунистична). Он есть всего лишь движущая причина, необходимый элемент, который может быть заменен любым другим. Удивительно ли, что при такой унифицированности технологий, да еще и закрепленной в рамках возможной предельности свободы (закон, демократия) подлинно индивидуальные, подлинно волевые, обретают себя в областях той действительности, которая связана в представлении общественного с пониманием преступления, организованной преступности, государственной политики? Именно желание быть хоть кем- то является первейшим условием нигилизма. Странно? Нет, но само по себе не участие в современном карнавале разумности , разумность воздержания от того, чтобы быть животным, и снова раствориться в тотемности все тех же ритуалов, родов занятий,- это первое условие к тому, чтобы сделать шаг на пути к человеку. Отрицать ненавистное и не есть то, что не может быть усвоено твоим организмом – это достаточность современного. И потому не стоит судить нашу молодежь так уж строго. Современность опять не учитывает, что поколение конца ХХ начала ХХI выросло в условиях разрушенного института семьи и потому его форма стабильности, это возможность хаотичным образом форматировать социальную материю. Для того, чтобы сегодня средний человек мог проявить глубину познания, свойственную скажем эллину, должна пройти не одна тысяча лет, а в условиях наркомании, медиатизации и алкоголизации это прекрасное время может и вовсе не наступить.

Необходимо понимать, что так называемая демократия есть отражение технократических процессов производств. Перед трудом все равны, перед экономической целесообразностью, перед банкротством все равны. Какие – то мифические знания определяют сегодня судьбы людей (экономические законы, естественные и неотъемлемые права человека, политические доктрины и прочее), вокруг этого есть шаманы (эксперты, государственные служащие, картели и прочее). Средний человек сегодня мусор для общества. Единственное за чем угадывается будущее, способность к выживанию – организованная преступность, вернее те социальные образования, которые именуют сегодня организованной преступностью. Она подобна в своем становлении государству в древнее время. Это единственная сила, способная противостоять слабости отдельного, плененного мифом. Демократия как форма общей виновности, а не форма общей свободы. Демократия как причастность всех к тому, как управляется общество и каким образом оно управляется. Форма сопричастности на уровне чувствования своего соотношения с государством, с Богом сегодня, по сути. Любой представитель государственной власти сегодня неизменно открещивается от бремени государства, все они слуги государевы, все они не есть государство. Государство сегодня так же непознаваемо, неделимо, всемогуще, справедливо, как и Бог в представлениях о нем в Древности. И здесь мы тоже переживаем эпоху многобожия, множественности государств, как в области действительного, так и в области представленности. Но уже в ХХ веке сформировалась тенденция к единому пониманию Бога- Государства - ООН. Просто пока нет подходящей идеологии, которая бы отсекая все лишнее в познании, связала бы первоначальные и конечные представления о Едином Божестве в одно целое. Но несомненно, что со временем она появится, - раз преодолен барьер расового, национального различия. Формируется вид нации Homo novus, у которого есть свои общие и всем понятные ценности, ориентиры, узнаваемость (средства общения, единые деньги, или по крайней мере представление о единой стоимости и механизме ее образования, космополитизм, отсутствие желания претендовать на сферу божественного - государственного). Когда правят все, не правит никто, кроме того, кто знает, что все никогда не правят. Демократия как равная сопричастность к тому, что является неизбежностью. Демократия как равная мера неизбежности каждого перед неотвратимостью организованного насилия, в случае не подчинения господствующему, правящему. Возможно поэтому многим демократиям как изначально воинским формам повинности до сих пор свойственно искать врагов и изобличать их таким образом, чтобы отвлекать внимание на сторонний объект. Демократия как исторически сложившаяся форма так же химера, которая несостоятельна. Исторически складывается только то, что нам необходимо видеть в своем прошлом, а точнее то, что в нем необходимо видеть обществу. Естественные науки, в особенности рост их использования в области медицины, приучили современного человека к эталонности, к тому, что он необходимо ищет определенный образец для поведения и подражания (примитивность мифологических культур как раз таки и состоит в копировании окружающего, так называемом внутреннем переносе). Соответственно, возникает вопрос, где же эталон демократии как формы правления? Поиграв во внешнии заимствования и в достаточной степени удостоверившись в истинности выражения «хорошо- там, где нас нет», Великие притворщики пришли к выводу, что демократия возможна на уровне ощущений в ритуальности. Так же, как и в архаичное время коллективная галлюцинация была весьма проблематична для шамана, но ритуал в его доступности участия и восприятия унифицирован и прост. Именно поэтому ритуалом чувствования демократии в современном мире стала зона личной свободы человека, его образа жизни и того насколько он своими действиями, причем активными действиями, способен реализовать в области своего действительного идеальные формы, составляющие сущность Бога – государства. Если присмотреться внимательнее, то все мировые религии – освобождения построены точно таким же образом- на индивидуальности ритуала (молитва в целях приобщения к великому идеальному составляющему, регулирующему все необходимо важные процессы).


Вдумайтесь, демократия не как исторически сложившаяся традиция ( что впрочем заявляется весьма смело), а как дело повседневности каждого… с помощью механизмов якобы обеспечивающих демократию (судебная защита прав, полиция, правозащитники, адвокаты и так далее). И в этом каждодневном ритуале по достижению единения с Богом, современный человек должен находиться, чтобы считать , что в отношении него действует миф демократии. Не право сильного, не возможность (а порой и необходимость), как писал в свое время Солженицин, встретить НКВДешника с ножичком и топориком, а жалоба в соответствующий орган, по инстанциям, в судебном порядке и прочее. Тратить время, вверять свою судьбу в высшей степени архаичному судебному процессу, основанному на игровых началах и прочее. Вместо зоны только твоего пространства, общий двор, на котором надо толкаться и выпрашивать себе возможность быть таким, какой ты создан природой. Или ломать свою природу, чтобы быть хоть капельку похожим на то, чего в природе быть не может и быть не должно. Очень сильно напоминает христианскую мораль, которая провозглашает приобщение к Богу только через исключительность абсолютизации, жертвенность (монашество), для всех же остальных состояние греха, как перманентность. Демократия только через участие в ее построении, через систему государственной службы, через государственную власть. Остальные же только апеллируют к государству в надежде получить у него одобрение, или порицание. Такова демократия в высшем ее проявлении. Подлинная демократия современности. Шизофрения. Но хуже шизофреника, только пьяный шизофреник. Таковы демократии развивающихся стран, такова демократия, например, в конце ХХ начале ХХI в России и на пост- Советском пространстве. В этом отношении демократия тов. Сталина, Ленина, Гитлера и других была в тысячу раз лучше, так как их алгоритмы были реально исполнимы силой оружия. А военная удача самая надежная из всех форм. Странно знать, что тысячи людей по всему миру сражаются и умирают за те блага, которые сулит им миф демократии. Воистину, мы живем в эпоху Священной инквизиции. Но рано или поздно эта охота на ведьм закончится, и того, кого сегодня называют диктатором и еретиком будет прощен Современной объединенной церковью. Понимая историю как калейдоскоп повторяющихся алгоритмов с переменными слагаемыми, невольно приходишь к выводу, что в замкнутых социальных системах вполне возможно было предвидение по типу Дельфийского оракула, в особенности в той форме в какой оно делалось.

А как же быть с волей? С волей как в формально- юридическом смысле этого слова (и тут же не забудем такой состав преступления как самоуправство, одинаково наказывающий любую волю) и волю как предельность проявления представлений человека о том, как должно быть устроено мироздание, или по крайней мере, его собственная жизнь. Да есть прекрасные, принятые на вооружение теории Великих притворщиков, согласно которым государство изначально демократическое по своей природе , так как рождается в результате обмена воли, в форме ли свободы, или же материальных ценностей. Но сегодня,у новорожденного, у человека, который достиг зрелости в самоидентификации, кто либо спрашивает вообще устраивает ли его современность, готов ли он собственно к такому образу существования? Нет. Отсюда миллионы бродяг по всему миру, отсюда наш побег в алкоголизм и наркоманию, а у особенно развитых современных народов- в священную войну, организованную преступность. Но что делает современность и почему такая мифологическая культура обречена? Любая мифология до тех пор сильна и способна быть регулятором общественных душ, пока она пользуется верой в области связывания несовместимого. Современная мифология уже терпит фиаско на фронте нарковойны, алкоголя, терроризма, организованной преступности, домашнего насилия (пик, которого никогда не был так высок как в последние 200 лет), собственности поддержания культа (посмотрите на этих уродов, начиная от глав государств, и заканчивая полисменом на улице, - это же паноптикум!). Что же делается современностью, чтобы оправдать себя и защитить тех, кто воюет за ее идеологию сегодня? Ответ – ничего. Сегодня несостоятельность мифов Великих притворщиков настолько очевидна, что единственной целью жрецов этих мифов является удержание той крошечной власти, которую они еще сохраняют, обслуживая эти мифы. И опять же это потребительское отношение, нет ни фанатиков в области правителей, ни философов, одни выродки, для которых проявление собственной воли уже немыслимо, ибо она давно стерта и вычищена репутационной работой. Волеизъявление как форма управления при его общности сохраняется и реально существует опять же в замкнутых социальных системах, враждебно настроенных к современному устройству. Воля в форме приобщения к действенному как способ корректировки, как возможность обеспечения управляемости – плод только греческого духа. Именно поэтому Сократа казнили, он был террористом Древнего мира, ибо его воля была действенно расширяющей мир. Сегодня воля индивидуальности как нельзя более опасна для государственного и современного. Там, где есть индивидуальность, там нет государства, там, где есть государство – нет места индивидуальному. Вот, например, такая всеми любимая категория как «права человека». Где же здесь индивидуальность? Где она? Неужели возможно думать, что прописанное в нормах права, то есть по презумпции своей в силу той или иной относительности прописанное для всех, в какой - то степени может отражать индивидуальность? Индивидуальное обнаруживает себя в общественном, а общество в индивидууме? Коллективное бессознательное, архетипы и прочее? Посмотрите в окно! Все это вокруг, вся эта фантастика окружающего техногенного мира думаете так рождалась? Нет, она рождалась как акт девиации и отрицания, как форма вечного отрицания того, что принято общественным и пытается быть ему полезным. Запад рождался как возможность доведения до предела общественного любой индивидуализации. Мы просто до сих пор в плену ряда индивидуумов, которые так успешно изменили этот мир 300 лет назад. Но вопрос сегодня уже не области положительности и отрицательности того каким образом была рождена современность, а в области выживаемости вида, человека как существа, способного существовать биологически. А не социально, поверх своей биологии.

Нам придется признать, что этот этнографический материал, наполняющий наши улицы, уже не станет просто почвой для взращивания нового. Механизм размышления, механизм познания разрушен полностью в области современности. Человек- сигнальная система, управляемая образами и символами, и при этом обладающая колоссальной технологической возможностью преобразования мира. Несбалансированность и хаотичность системы, конечно, вызывают закручивание гаек со стороны государства, усиление полицейских функций, появление аппарата конечного государственного принуждения (уголовный закон как предельность воздействия государства на человека давно превратился в инструмент управления, а не наказания преступников, общая превенция давно важнее частной, а виновность в силу закона значения не имеет, - при вдумчивом чтении). Но задачу все равно необходимо решать способом более глубоким, чем это может быть сделано сейчас. Нам нужна новая религия освобождения, которая уже не просто будет аффективной и потому эффективной, но будет властвовать безраздельно. Современные механизмы сдержек и противовесов, выстроенные по типу животного мира, неадекватны человеку, которому внушили, что он не дерьмо, раб и тварь, а центр социальной системы. Среди таких «господ» необходимо быть весьма и весьма осторожным.


С другой стороны придумка о человеке разумном тоже миф не более того. С этой точки зрения фашизм как новая религия, имеющая целью монизм, был последним шансом человечества. Коммунизм в его исполнении в СССР допустил колоссальный просчет, сделав ставку на сознательность, на Homo soveticus, фашизм же выбрал идеальные основания для группировки и сводки, нация, принадлежность по крови , - куда более убедительное основание для формирования глобальной системы сходства и различия. Но опять же методы, методы подвели. Вообще, именно если расценивать право как когнитивную систему, как форму познания, можно понять, что демократия была рождена как самая слабая форма правления. Именно в условиях, когда нет денег на полицию, на силы, обеспечивающие внутри социума волю правителя, рождается демократия. Древнегреческий полис был именно таким социумом. Демократия - это способ избежать социальных противоречий по реализации бытия в возможности, при том, что иного способа, кроме как убеждения у правителя нет. Бедность экономического базиса полиса не позволяла содержать специальные силы, которые путем организованного насилия над отдельной личностью, группой лиц, могли бы проводить в жизнь волю правящего класса. Именно в этих условиях решение вопросов всем миром являлось формой изначального устранения социального противоречия, которое по своей сути является формой реализации в действительном идеальной составляющей социального устройства (норма права, морали). Уже Римская Империя при первом приближении понимает демократию как обременение и невозможность для развития. И это при том, что Рим унаследовал все черты городской цивилизации. Демократия как деревенский сход, то, что сегодня современность безуспешно пытается привить в форме самоуправления. Некоторые методологи могут упрекнуть нас в нечистоплотности терминологии, отметив, что демократия это не более, чем форма правления, а не ценность и не благо, аксеологический аспект демократии является умозрительным и потому не очевидным. Но тогда неизменно встает вопрос о том почему в ХХ веке ЦРУ США провело свыше 30 специальных операций по внедрению демократии по всему миру силой оружия, используя при этом международные организации, прикрываясь нормами о правах человека и непосредственно связывая демократию и ценность человека воедино? Действительно, любое демократическое государство сегодня не обходится без того, чтобы не продекларировать в Конституции, что именно человек, его права и свободы являются основной ценностью в государстве. Государство для человека, при этом желает быть государством благоденствия, вечного счастья. Но какой человек? И что есть человек? Как понимает современное государство человека? Точно ли так же как сами Великие притворщики и тем более древние греки? Человек как форма воплощения идеи государства, как то благодаря чему может существовать система, как средство, безусловно необходим государству и является его приоритетом. Но каждый, кто живет в нынешних демократических режимах знает, что человек до тех пор необходим государству, пока его действия укладываются в рамки представлений государства о должном поведении человека, выраженные в нормах права, например. Совершенно ли право? Отражает ли оно целостный образ долженствования? Вовсе нет. В итоге, исключая умозрительность конструкций мы застаем сегодняшнюю демократию в том состоянии, в каком находятся все безликие, беспочвенные идеалистические системы, поддерживаемые силой государственного принуждения,- хаос. Современный человек, это человек находящийся в состоянии восприятия хаоса. Ничтожный, ничем не управляющий, всегда переоценивающий себя и собственные силы, не понимающий и отрицающий устройство государственного в силу невозможности приобщения к нему. Такой человек уязвим и всегда готов к подчинению. Как же он должен выражать свою волю, как же он должен участвовать в управлении государством? Исключительно как животное, исключительно, повинуясь инстинктивности, то, что сегодня модно называть «политическими технологиями». Устанавливает ли он в отношении себя хоть какую – то причинно- следственную связь? Она может быть для него только игровой- митинги, телепередачи онлайн, символы причастности к какой – либо партии, политической организации, речевки, участие в активной общественной жизни и прочее, в высшей степени игровое и потому сводящее человека к предметной стороне игры, всего лишь к вещи. И нет опыта, который бы в области современного доказал обратное. Только война, освободительная война, которую другие, правящие, может быть, назовут терроризмом еще хоть как- то устанавливает причинно- следственные связи между действиями одного ради великой цели – свободы. Но это игра в высшей степени опасна и поэтому она не практикуется среди всех и каждого, война – общественный импульс, который возникает сам по себе, с небольшой подачи лидерства.

Что же ждет нас впереди? Какова будет цена за это безумие веры в то, что не существует? В настоящее время демократия как форма устойчивой идеологии довела мир до предела. Рост социальных ожиданий, и впервые само государство как форма общественно- экономической формации всецело зависит даже не от экономики, а от игровых значений данной экономики. Так называемые виртуальные деньги, виртуальные продукты, безналичные показатели соотношения стоимости и так далее, превратили современный мир в интереснейшую игрушку, определяющим свойством которой может быть то, что в любой момент она может превратиться в бомбу с неизбежной детонацией. В то же время и возврат к наличному расчету уже невозможен. Западные люди обладают собственностью, которая виртуальна настолько, что ее бытие граничит с ничем. В одночасье все может рухнуть просто так, из – за того, что сама система неуправляема, а государство такой же участник этого рынка, как и все остальные. Государство сегодня всесильно в отношении гражданина, но абсолютно беспомощно в отношении самое себя. При этом Западный мир в этом отношении проигрывает Востоку, в котором все сохраняет уклад жизни тысячелетий, где само государство есть следствие процессов социального, которые сохранили себя с архаичных времен. В то же время терроризм есть стабилизирующее начало для Запада и в этом отношении США, которые поддерживают свою экономику исключительно силой оружия ведут гениальную политику. Это действительно правда- война есть форма жизни в современности. Если ранее воевали за территории, которые были гарантом экономики ( производство, население, торговые пути), то сегодня с ростом виртуального, воюют за значения, за нормативность бытия людей, но это не означает, что война какая- то другая. Смешно то, что предлогом для войны избирают демократию и это работает. Есть, конечно, в Западном мире абсолютно уникальные страны, которые в своем развитии по западным меркам остались в ХIХ веке (например, Канада, Норвегия и т. п. ), тихие и спокойные, в которых действительно основной заботой государства является человек, но их внешняя политика всецело увязана с политиками сильнейших. Говорить о них в историческом плане не приходится, не они делают историю и не от них зависит завтрашний день. Рабство тишины и спокойствия – тоже рабство. Если будет необходимость в их ресурсности, правительства этих стран так же создадут необходимость отстаивания демократии за пределами своей территории.


Современный человек не представляет себе как управляется государство, он даже не знает что такое государство. Определяя его по чувственным показателям (уровень жизни, взаимоотношение с властями и прочее) современному человеку весьма сложно узреть его сущность. Так называемый институт гражданства, устойчивой связи личности и государства, во многом сведен для государства к идентификации личности, но не участию последней в управлении теми процессами, которые определяют сущность государства. Отсюда массовость суеверности современного человека, государство представляется ему загадочным в высшей степени, именно поэтому он сводит его к личностям, к должностным лицам и механизмам их взаимоотношения между собой. Это касается всех, начиная от обывателя и заканчивая главами государств. Существует только то, что названо- таков закон мифологического мышления. Государство как предмет познания для человека появилось в круге названного сравнительно недавно, в тот период времени, когда власть активно стала вторгаться во все сферы жизнедеятельности отдельных индивидуумов, посредством отправления правосудия. Рост функций судебной власти был связан прежде всего с тем, что Великие притворщики желали избавиться от фанатизма и гибельного всесилия прежнего времени. Принципы бытия судебной власти стали организовываться по принципу ристалища, что должно было способствовать рационализации судопроизводства. Но вместо этого судебная власть, основывающая свое действенное бытие на беспристрастности, объективности и состязательности, а в особенности еще на мифе равенства всех перед законом и судом, запустила механизм, который реализовывал самое страшное в человеке,- дихотомию идеального и реального. Судебная власть постепенно стерла различия в социальном, привив социуму только одно- быть преданным суду означает попасть с систему обратно -противоположную Гегелевской картине мира. Если у Гегеля все разумное – действительно, а все действительное разумно, то в системе судопроизводства современности все разумное никогда не действительно, все действительное – всегда неразумно. С учетом того, что во главу угла для столь унифицированной области было поставлено такое столь индивидуальное понятие, как справедливость, государство в представлении большинства населения потеряло всякую осязаемость с областью повседневного действительного. Равенство всех перед законом и судом – еще один миф, который приписывается в качестве атрибута демократии. Если ранее, таинство государственной власти было естественным в силу удаленности правящего от управляемого2 и отношения, по сути, носили деловой (налоги, армейская служба) и в высшей степени моральный (религия, церковь ) характер, то сегодня секретность государства как организации уже совершенно неестественна. Интриги двора превратились в аппаратные игры, мужество и секретность подвига в специальные службы. Государство засекречено для своего народа. Механизмы демократии, доступные представителям общественности и рядовым гражданам, ничто в сравнении с внутренним репрессивным аппаратом, специальными службами и формой принятия решений на уровне высшего руководства. Именно поэтому демократия сегодня возможна исключительно для избранных, для приближенных, для тех, кто вправе претендовать на нее в силу особого отношения с государством. С другой стороны, если под демократией понимать равную возможность, то есть принять за определяющее тот факт, что социальное равенство в экономическом плане невозможно, в то время, как формально- юридическое равенство во всех аспектах является одинаково заданной возможностью для всех, то тогда картина становится более логичной. Действительно, государство предоставляет всем одинаковые формально- юридические возможности, но требует совершения определенных действий для их реализации, не обеспечивая их собственными ресурсами. Государство объявляет невозможным автоматическое неравенство в правах, прирожденное поражение в правах, но ставит для личности определенную задачу. Хочешь быть свободным – получи образование, найди работу, обзаведись адвокатом, имей деньги на взятки, будь готов применять оружие, поддерживай клановые отношения. И тогда ты сможешь воспользоваться благами демократии. Но современная идеология подобного типа совершенно не распространена среди широких масс. Люди по – прежнему ждут от государства, а равно и от его представителей чего- то, не связанного со смертельной опасностью. В подавляющем большинстве случаев естественное состояние жизни, к которому государство совершенно не имеет отношения по своему определению идентифицируется людьми как результат волевых управленческих усилий власти. Необходимо понимать, что государство только затем и вторглось в отношения любви, семьи, идеологии, чтобы все лучшее в них приписать себе. Уникальным в этом отношении государством, наслаждаться которым еще будут историки был СССР. С тех пор, как государство занялось повсеместно стандартизацией социального, в том числе определением чему быть, что следует отбросить как негативное (система лишения родительских прав, вмешательство в сексуальную сферу, образование, идеология и прочее), она сразу же стало формировать новую мораль. Мораль, нормированную таким образом, чтобы быть полностью спутницей нормативного акта, в той или иной степени регламентирующего и стандартизирующего действительное. Неудивительно, что церковь как старый стандарт была упразднена. Вместо образа жизни добропорядочного христианина, вместо норм законов божьих и был выведен этот демократический образ жизни. Государство, заменив Бога, дало новые заповеди (гражданские свободы, естественные права человека), новый стандарт жизни (демократическая свобода), новый путь спасения (суды, полицию, представления о карьере, деньгах). Но этот миф не был структурирован окончательно, как это делали Великие пророки, это полу- миф, ущербный и кастрированный. Моно- религии, возникшие две тысячи лет назад были квинтэссенцией формы снятия противоречий, которыми был полон мир к тому времени. Они - универсальное средство стабилизации мира, благодаря христианству Западный мир впервые стал возможен как единая среда обитания не только силой оружия, но и родством духа ( что однако не помешало в свое время крестоносцам Разрушать христианский Константинополь). Христианство дало безграничную власть над античным человеком, это и великая амнистия при жизни (крещение), и ритуалы, которые обеспечивали единобытие , единобожие, и первые универсальные социальные законы, поднятые до уровня Бога. При этом христианство по силе воздействия на мир античности можно сравнить только с логикой в ее воздействии на мир современности. Отметим так же, что проповеди Иисуса Христа - это редкий пример практического применения логики, не шаманство обряда, как это было ранее, а именно маевтика, но весьма высокого уровня. Интересно так же, что социальный аспект христианства всегда был преобладающим, это религия, которая изначально должна была регулировать общественные отношения. На качественно новом уровне. Именно поэтому углубленное развитие христианства (гностицизм) не выжил. Везде, где религия социализировалась до бытового уровня для неперсонифицированного круга лиц, мы наблюдаем рост власти данной религии в отрыве от ее основания – божественного. И это было неудивительно в эпоху понимания мира через Бога. Мусульманский Восток до сих пор живет в таком состоянии. Но Великим притворщикам надоела власть церкви и Бога, который был неспособен удовлетворить их запросы социального познания и естествознания. Но никто из них не захотел быть пророком. Современность в своей идеологической составляющей только потому и не стала религией, что не была создана школа познания, не были отработаны ритуалы приобщения, и вместо того, чтобы выбрать новую сферу регулирования, не конкурирующую с государством, Великие притворщики решили захватить государственную власть, что им с успехом удалось. Та же самая проблема возникла позже у Великих революционеров и самый яркий и поразительный пример здесь - В.И. Ленин. Отсутствие четкой религии, понятной исключительно каждому, соединяющей в себе и идеальное, и реальное, позволяющей любому индивидууму быть равным в вере в нее, - основная ошибка преобразователей социального. Люди слепы для света разума, как летучие мыши к свету солнца, это было известно со времен Стагирита. Возможно, модель демократии, предлагаемая сегодня, этот прекрасный миф, пронизывающий все, начиная от деторождения и заканчивая формой государственного устройства, и прижился бы, возможно, он даже стал бы когда – нибудь и где нибудь реальностью, но это уже неосуществимо. Мотивационная сравнительная модель, ради которой вся эта демократия и Новое время затевались - утрачена. Люди уже не помнят Средневековье. Они привыкли к современному.


Так в чем же тогда трагедия? Зачем мы так много времени уделяем этому вопросу? Ну пусть и нет демократии и государства, и это действительно мифология современного, в чем здесь трагедия? Это нормальный путь эволюционирования форм и видов социального, который со временем приведет к подлинно социально- устойчивой форме организации социальных отношений. Все бы так, но есть одно существенное «но». Человека, обычного повседневного человека, творит общество и никто больше. Вся так называемая «душа», - это всего лишь форма переживания общественного, многократно прожитого и уже не один раз апробированного миллионами до этого, если не миллиардами и биллионами (в корреспонденции значения). Для элементарного сосуществования и бытия людям необходимо нечто общее, то, что обеспечивает связь между ними. Сегодня такой связи нет именно в силу того, что каждого из нас окружает хаос социального, мы живем в эпоху предвоенную во всех отношениях. Но ужаснее всего то, что ради этого мифа демократии правящие, которые правят в силу привычки уже давно, только усиливают социальные противоречия, раскачивая лодку. Если бы была честная политика, то у нас был бы шанс естественным путем выкристаллизовать некоторую сбалансированную идеология социального, которая хоть в какой то степени снимала бы социальную напряженность, как личных связях общественного, так и в самой социальной системе в целом. Но то, что сегодня делается в борьбе за энергоресурсы, в борьбе идеологий демократических режимов, это чистой воды шаманство. Нам примерно говорят следующее : демократии нет потому что … далее называют массовость причин, начиная от каких – то мифических врагов, и заканчивая указанием на то, что мы де сами свиньи и не умеем пользоваться дарами государства. В итоге подчас с разницей в 10 лет одни и те же вещи в области государственной политики предстают и как элемент демократии, и как ее основной враг. Обывателю при этом объясняется только одно- что это не его ума дело. Иными словами, сохраняя механизм и структуру именно мифологическую, идея демократии превратилась в инструментарий сознательного использования. И если раньше, шаман принося в жертву человека искренне верил в то, что это поможет, то сегодняшние шаманы- правители истребляют целые народы, прекрасно понимая, что демократии это не поможет никак. Предательство собственности мифологии – первейший шаг к Большим переменам. Такова была роль философии в свое время. Но для современного мира Большие перемены могут протекать только в одном направлении- апокалипсис. Ничто уже не очистит в современной динамике Запад, кроме пожара войны. Заметим при этом, что правители западных государств держат свой народ в идеологическом вакууме относительно того, что 3-я мировая (хотя бы между Востоком и Западом) идет уже свыше 60 лет. Жители Западного мира прекрасно живут в неведении. Для любого времени и государства подобная политика преступна по отношению к своему народу. Боязнь признать то, что идеи Великих притворщиков являются мистификацией рано или поздно приведет и уже приводит к многочисленным жертвам «гражданского населения»(читай не ведающего населения). Количество жертв идеи демократии только в локальных конфликтах ХХ начала ХХI впечатляющее. Еще больше погибло в тюрьмах и лагерях (неправильно истолковали гражданские права и свободы, и прочее). Постоянно ежедневно, каждое государство Западной цивилизации ведет войну со своим народом путем репрессивного аппарата правоохранительных органов, где - то она больше, где- то меньше по степени жестокости и жертвенности, но неизменно одно,- в условиях современной недоразвитости мифологии любая правоохранительная система структурирует реальность, искусственно формируя основание и меру наказания. Последнее в свою очередь никогда не достигает цели (исключение – экспериментальные тюрьмы Швеции). При этом у народов отнято право на вооруженную самозащиту. Каждое животное имеет право защищать себя, но только не человек. Современный человек против государства не может себе позволить ничего, коренным образом не меняя при этом свой образ жизни (только война с оружием в руках). Поэтому миф здесь не помогает выживать человеку, не является составляющей системы, обеспечивающей жизнедеятельность социума, не является имманентной составляющей мышления. Он слишком нелогичен и искусственен, для того, чтобы быть синтезом неразрешимого в области мышления применительно к практике действительного. Миф демократии вреден, сама идея демократии, равенства в правах, свободы волеизъявления – это все диверсия для подлинно свободного духом, который начинает пытаться в этой системе найти себя, а для плебея – это, по своей сути, вообще химера, не имеющая ничего общего с реальностью в его понимании. Максимум, что может грозить нам в действительности реализации- это демократическая аристократия, то есть правовое закрепление определенных прав и свобод для узкого круга избранных.

Пограничным мифом с демократией является миф государства. Понятие государства сегодня – это еще одна черная дыра познания, которая старательно подкармливается отчаянным познанием людей, практически сталкивающихся с этим явлением. Государство, как исторически сложившаяся форма была именно системой безмифовой, это своего рода Административно- хозяйственная часть первобытно общинного строя (АХО). Но именно удаленность от мифологического и практические алгоритмы взаимодействия с внешней средой (война, подавление восстаний, казни, обеспечение ритуалов и так далее, вплоть до изымания налогов) создает плоть и кровь государства. В дальнейшем теоретическая мысль разовьет определение, что государство – это бытие в действительности права, а право – это бытие в возможности государства. Это касается и так называемого правового государства, понимание которого тоже плод современного времени и еще больший миф, чем демократия. Государство в том ощущении, как оно задано было человеку 200- 300 лет назад не существует сегодня. Не существует так же и суверенитета. На первый план сегодня, как никогда ранее (и это сближает нас тотемной культурой), вышел вопрос персоналии, не личности, но персоналии. Весь ХХ век пронес в себе личностей, вождизм, тотемность и верования. Государство с его инструментарием (правом, органами власти, организованной системой насилия) уже не является формой сохранения общества, как ранее. Современность, ворвавшись во все слои жизни как государственность необратимо изменила процессы воспроизводства, структурирования социальной реальности, но не справившись с этой задачей оставила их за собой, совершенно не развивая, как бы заморозив. Придав им тем самым вид стандарта. Существенным оказалось то, что таким образом человеческое выжить не может. Человек не в состоянии управлять собой, ограничиваясь собственностью интересов. Без вынесенности за пределы самого себя, без того, чтобы чувствовать себя всего лишь орудием в чьих то руках, осуществляя служение – человеку сложно, неспокойно и одиноко. Государства разных времен компенсировали это формой служения своему культу, мы наблюдали в разные периоды времени необычайный рост фанатизма, патриотизма и прочее. Но в зачетности современного информационного мира, когда все доступно всем и каждому неспособность современного государства даже в политическом плане быть формой стабильности стала очевидной, как во внешней политике, так и в области внутренних взаимоотношений. При том отношении к человеку , которое есть сейчас и при тех ограничениях, в которые все так охотно верят (права человека как универсальная категория и прочее) управление невозможно. Легализованное убийство и опасность общества по отношению к мыслящему индивидууму никогда еще не была столь высока. Для индивидуума, обладающего собственной волей, целями и стремлениями, а тем более их реализующему – это вообще состояние войны. Однако именно такие вот индивидуумы, которые создают свои экономические корпорации и империи, не брезгуя любыми средствами и методами, и строят новое время, не современное, но во всех отношениях Новое. Если мы повнимательнее присмотримся к прошлому, то, как мы уже говорили, такие образования являются своего рода племенами в эпоху первобытнообщинного строя. Тот факт, что до нас дошли сказания и мифы того времени в изложении тех наций, тех племен, не обязательно свидетельствует о том, что помимо этих племен не существовало никого. Просто история принадлежит тем, кто умеет ее фиксировать и проносить через время.


Так и сегодня та идеология, которой наполняются корпорации, партии и прочее, эта совершенно достаточная идеология для практического применения, является конкурентнее мифов современного о демократии, правил и норм гигиены труда, устанавливаемых государством и прочих идеальных стандартных современных норм. И если со временем данные корпорации, сообщества заменят собою социальные образования, типа государственного, то именно тогда история современного будет пониматься через ту идеологию и идеальное бытие, которое сейчас структурируют данные социальные образования. Этот процесс неизбежен. Человеку противоестественно быть одному. Тот, кто полагает себя одиноким должен осознавать, что это одиночество касается лишь его наличного действительного, возможно одиночество в рамках своей физической возможности отсутствия единобытия с кем – то. Но все в нас , начиная с языка и образа наших мыслей, принадлежит общественному. До тех пор, пока мы люди и не теряем человеческий облик,- мы не можем принадлежать сами себе. Поэтому людям свойственно сбиваться в группы, объединяться, служить общему и принадлежать идеям. И чем проще идея, чем реальнее она осознаваема, осязаема в повседневности, тем яростнее и фанатичнее ей будут служить. Великие притворщики, а потом и Великие революционеры - практики прекрасно поняли это. Великие идеи просвещения были намного проще и реальнее схоластики и религии в том виде, в каком ее застали преобразования. Но разрушив старые мифы, создав недоработанные новые, современность однозначно проигрывает идеологии замкнутых социальных сообществ. Пускай представители данных сообществ еще только тайно захватывают власть и устанавливают на нее свою монополию и свою новую форму кровной преемственности, но все близится к тому, что через некоторое время смена понятийного аппарата позволит отказаться от государственного понимания в том смысле, как это делается сейчас. Критическая точка восприятия государственного наступает тогда, когда субъекты не участвующие в жизни корпорации, социального образования, воспринимают его с той же степенью отстраненности, что и государство, подданными которого они являются. Если две эти конкурирующие системы оказываются в одном и том же месте, в одно и то же историческое время и при этом являются враждебными друг другу в той или иной степени, можно говорить о революционной ситуации. Экономика как единая среда современного мира показывает, что, как правило, интересы корпорации вступают в симбиоз с интересами государства, при этом последнее просто используется через человеческий фактор. Таким образом, сегодня возможно говорить об эволюционировании государства. Но суть его по – прежнему остается в таком отношении неизменным – инструмент подавления, насилия. Демократия как идеология вполне действенна короткий период времени, но демократия как форма действительности – хуже любого самодержавия, и самой лютой монархии. Причина в том, что при той модели демократии, которая проповедуется современностью невозможно избежать хаотического социального развития даже в формально- юридическом аспекте. Хаос социального не стабилизируется иначе, как конституированием данного хаотического состояния как стабильного. Но опять же данный хаос стабилен только для отдельных групп (пусть и наиболее многочисленных), такие группы как стражники (военная, правоохранительная система), торговцы (те, кто пользуется поддержкой аппарата государства) и конечно правители (государственные управленцы) живут в совершенно другом мире, где основы и принципы демократии не действуют, преимущественно в силу их нецелесообразности.

Вместе с тем современность не предпринимает никаких попыток верификации идеи демократии, воспринимая ее как должное состояние общества. Изобретая определенные терминологические конструкции типа «гражданское общество», «открытое общество» и т.д. , весьма много ссылок делается на материальный уровень жизни. Только сейчас, когда наконец- то разразился мировой кризис виртуальных денег, многие методологи стали понимать, что уровень жизни демократического общества Запада, никак не связан с законами демократии в формально- юридическом плане. Двигателем экономики и ее абсолютного значения все – таки выступают естественные законы сильнейшего (конкуренция), которые нередко поддерживаются прямой силой оружия (внешняя политика США и курс доллара увязаны сильнее, чем кажется на первый взгляд). В этой связи ранее забытая теория завоевания и насилия Каутского и Гумпловича еще раз доказывает свою жизнеспособность самым недвусмысленным образом. Совершенно уже нелепо выглядит желание Запада привить основы демократического управления на исконном Востоке. Хорошее русское слово «смута», как нельзя лучше передает то, что творится, например, на пост- советском пространстве (Грузия, Киргизия, Украина, Абхазия и прочее). И наоборот такие режима, как в Белоруссии, Туркменистане, по своей адаптированности к населению возможно сравнить с политической обстановкой Австралии, Новозеландии, Канады. Практика политического управления (на примере хотя бы ГПУ) показывает, что людям не свойственно верить в те идеалы, которые не обеспечиваются осязаемостью, при том, что они не участвуют в их формировании. Степень вовлеченности индивидуума в тот или иной процесс напрямую определяет его веру в результативность данного процесса. Если при этом используется наглядно материально- техническая база (т.н. игровая атрибутика), поддерживается уровень алеантности, тогда можно говорить о вовлеченности и о вере, но отнюдь не о понимании. Сопричастность сознания невозможна иначе, как в условиях замкнутой социальной системы, которая характеризуется известностью членов группы по личным характеристикам. Только при таких условиях, когда возможна индивидуализация безликой идеи при ее адаптации к каждому, кто ей сопричастен в области действительного, зарождается единоучастие, и социальная система в целом может быть идентифицирована по общему признаку. Именно такими системами являются, например, армия с ее предельными делениями до 10 человек («отделение»), но не правоохранительная система, которая, не повторяя армейского деления в управленческом плане, не способна хранить идеологию. Таким образованием был полис. Таким образованием является любая группа людей, управляемая в отношении внешнего мира как самостоятельная единица, противопоставляющая себя последнему (банда, преступный синдикат, террористическая ячейка, экстремистская организация). Моральные оценки здесь конечно же важны, но можно согласиться и с той теорией, что здесь все дело в наглядности и формировании общественного отношения к тем или иным методам работы. Теракт – ужасная вещь. Но с точки зрения идеологии террориста – это естественно, так как жертвы теракта уже мертвы, ибо живут в другой социальной системе, которая не представляет ценности для террориста. Для ваххабитов, например, сотни тысяч смертей от алкоголя, наркотиков, в результате голода, ДТП и прочее – веский аргумент в пользу того, что их идеология жизнеспособнее нашей западной и гуманнее во всех отношениях. Для нас же публичная казнь шариата, предполагающая членовредительство- дикость, а зверства охранников в федеральных тюрьмах,- норма жизни, с которой надо бороться цивилизованно – путем уголовных репрессий. Современный человек стал рабом не только экономически, когда все его волевые достижения не идут далее потребительского уровня, но и идеологически. Мы не можем себе сегодня позволить управлять разумным социумом. Скорость передачи информации так велика, темп принятия решений так важен, что сознательная деятельность представителя массы вполне закономерно сведена к уровню символизма. Рядовой человек управляется мифом таинственности и таинства государственной власти. Демократия для него это одна из форм познания государственного, и одна из черных дыр неурядиц социального. Если ранее право было формой познания социальной действительности, а государство гарантом данной действительности, то сегодня право – декларация, а государство по сути везде и нигде. Уровень возможной социальной адаптации решает все, один и тот же закон одинаково применим и не применим в зависимости от силы индивидуума, с которым он сталкивается. Право перестало нести в себе неизбежность абсолюта.

До тех пор, пока народ будет позволять правителям самым бесцеремонным образом обманывать себя демократией, пока народ не осознает неизбежность тирании и классового неравенства, до тех пор мы будем иметь абсолютно логичную логику абсурда, до тех пор тысячи будут погибать за химеру, которой нет и никогда не будет в природе. Самый страшный древний обряд жертвоприношения, от которого у современного человека стынет кровь в жилах – ничто по сравнению с современными жертвенными войнами во имя демократии, свободы. Но наше презрение к современности состоит именно в том, что те, кто правит сегодня прекрасно осознают, что нет и не может быть свободы, равенства, братства и прочей чуши в области действительного, но при этом именно ради данных лозунгов посылают на смерть тысячи солдат, отправляют в тюрьмы сотни тысяч людей, истребляют целые культуры и народы. Монополия могущества ядерного оружия рано или поздно пройдет. По историческим меркам осталось совсем немного, что же тогда из ценностных ориентиров Запад предложит Востоку? Что заставит остановить войну? Какие такие блага Западная цивилизация имеет сейчас, чтобы быть в будущем самодостаточной?

Демократия уничтожает человека дважды. Сначала она порабощает его как элемент политической системы, заставляя даже самого жалкого лакея от рождения чувствовать себя равным господам. При этом ни господа, ни сам лакей не в восторге от этого. Вторично она крадет уверенность человека, когда ставит его перед ничтожностью реализации содержания мифа. Нигде человек не находит того, что ему обещано. Поэтому неизменно либо проецирует во внешнюю реальность свои ожидания, либо начинает воевать с действительным. Демократия как невроз действительного, как патология социума, как острая психическое заболевание подлежит безусловному лечению. Виновные в ее распространении, какими бы благими целями они не руководствовались - в самом суровом наказании. Если Запад и желает выжить, хотя бы ради сохранения достижений мысли, развитие которых пожалуй единственно – положительное, то нам следует в ближайшее время перестроить систему социальных отношений, основываясь на правде и ни на чем кроме правды.



Миф № 4
«УПРАВЛЯЕМОСТЬ»

Современность очень легко расправилась с последней надеждой человека обрести себя – с Богом. Бог умер. Фридрих Ницше, как профессиональный патологоанатом первым зафиксировал факт смерти, описал причины и даже назвал убийцу. Но его мало кто слышал. Убив Бога, сведя его к первобытному культу (хождение в церковь, продажа сувенирчиков, слезки на исповедях) современность полагала, что так будет лучше. Это по своей наивности сравнимо с мужем, который приобретя бытовую технику дает супруге развод, так как сам теперь может стирать, покупать еду в ресторане, и мыть полы с помощью моющего пылесоса. Таково было утилитарное отношение к Богу Великих притворщиков. Предполагалось заменить Бога государством, новой методологией познания Души (психоанализ). Надежды на психиатрию в этом отношении, как синтез долгих поисков истины сильны до сих пор. Психиатр до сих пор орудие в руках государства, он является экспертом суде и его слово до сих пор есть истина, так как является доказательством по делу. Суд это еще одна хитроумная придумка Великих притворщиков. Суд именно как третья власть, как то, что призвано снимать противоречия в области действительного.

Но, несмотря на все старания, первые же опыты самостоятельной жизни вне Бога показали, что это катастрофа (коммунизм, фашизм). Человек в отсутствии Бога неуправляем как человек. Как орудие, как солдат, как этнографический материал, как что угодно, но только не как человек. Для такого «человека» естественно состояние войны, но опыт двух мировых войн сильно испугал правителей и поэтому войны человека всех против всех сегодня ведутся в повседневности существования (преступность, домашнее насилие, эксплуатация на работе, саморазрушение и прочее). Современность, однако, неустанно внушает нам, что процессы социального развития носят управляемый характер, что это управление осуществляется постоянно и что все идет по Плану. Если ранее, все было в руках Господа и человек лишь следовал образу, который корректировался непосредственно и всецело, как внутренним содержанием религии, так и внешними формами контроля, то сегодня ничего подобного для человека не существует. Нет стабильности. Попытки вернуть людей к Богу, посредством той клоунады, которая, например, творится в США результата для человека не дают. Человек не возрождается в этом религиозном экстазе. Ранее все было в руках Бога и поэтому ощущение и мировидение носили строго прогнозируемый детерминированный характер восприятия. Человеку не внушали, что все в его руках, и он хозяин собственной судьбы, объект действий всех и вся, центр социальных отношений, лицо достойное уважения и всяческой заботы, ценность социума, равная всем и вся. Соответственно, и отношение его к реальности было несколько терпимее. Справедливость и милость Божия не понимались абсолютно. Человек инстинктивно не может прыгнуть выше своей головы и то, что он не знает, не существует для него. Управляя свойствами субъекта, его функциями в таких условиях, было возможно управлять социальными группами и обществом в целом. Пускай данное общество не делало столь значительных рывков в области научно- технического прогресса, но доля счастья на душу населения была весьма высока. Сейчас же, когда выросло несколько поколений людей, которые относятся к Богу именно, как к объекту личного познания, подвергая веру трансформации в знание, реанимировать Бога как регулятора общественных отношений, как предельность человека вообще, невозможно. По крайне мере в классическом понимании христианства. Отсюда еще больший абсурд. Современность с ее свободой, и в том числе свободой вероисповеданий, породила сектантство. Бог стал похож иногда на ряженного (любая религия всего лишь «костюм», маска Бога). Примитивизм культур язычества проявил себя в полной мере и теперь рядом с усовершенствованными формами прогресса, можно встретить людей, которые верят, что в одночасье физически вознесутся на небо, когда придет апокалипсис. В общем, современные правители, за последние 60 лет поняли, что на Бога рассчитывать не стоит. Воскресить церковь как форму единения разнородных социальных элементов тем более не удастся. Ставка на психоанализ, который был так перспективен и давал такие потрясающие результаты так же себя не оправдала, в силу того, что с его помощью стали бороться не с духом современного, а с его недугами (алкоголизм, наркомания, инакомыслие). На данном фронте психиатрия потерпела негласное фиаско, которое не желает признавать в силу коммерческой невыгодности такой капитуляции. Не будем говорить о том, сколько разочарований рядовому человеку принесли все эти эксперименты, отметим лишь ту наглость, с которой современное старается навязать нам мысль о том, что социальные процессы управляются государством.

Положение вещей сегодня сравнимо с падением самолета, пилоты которого так долго и искусно маневрируют, что пассажиры уже научились жить в преддверии смерти. Убив надежду на лучшую загробную жизнь, сделав ее личным делом каждого ( почти как преступление), государство осознало, что ничего хорошего из этого не получится. Нельзя совместить в себе все, тем более нельзя сделать это в условиях временного правления, да еще при этом обеспечить отсутствие массовых репрессий. Именно здесь пригодилось изречение В. Соловьева о том, что государство не призвано сотворить рай на земле, но призвано не допустить ада земного. Именно с этой точки зрения выстраивается социальная политика любого государства. При этом личность пребывает в убежденности, что действия государственной власти обеспечивают безопасность, достойный уровень социальной защищенности, реализацию фундаментальных прав и свобод, гарантированных законодательно, перспективу материального благосостояния в будущем и т.п. Государство активно информирует население о мерах, предпринимаемых в области обеспечения вышеуказанных гарантий. Вокруг последних строится политическая борьба, как в форме предвыборных программ, так и в части мониторинга текущего состояния дел. Управление понимается при этом как деятельность субъекта управления в интересах объекта управления. В общем, концепция вполне логичная, и весьма привлекательная по своему содержанию. Именно такой подход заставил в свое время массы восстать против воли деспотических правителей (монархов) и примкнуть под знамя освободительного движения революций.


Вместе с тем нельзя не отметить, что за последние 60 лет ситуация вышла из под контроля. Это связано прежде всего с тем, что скорость изменения объекта управления в несколько раз превышает скорость адекватного изменения субъекта управления. Реформировать можно только то, что упирается (опереться можно только на то, что сопротивляется), изменения последних десятилетий показали, что идеи Великого реформаторства до оснований наконец – то разрушили то, что ранее надо было реформировать. Полностью сломано все то, что накапливалось тысячелетиями. В данных условиях при структурном анализе мы видим, что ни одна из гарантий государства не является формообразующей. Ни одно государство не может гарантировать гражданам безопасность. Ранее безопасность обеспечивалась самоуправляемыми процессами, параметры которых принимались обществом и являлись нормой. Это месть, талион, право автоматической вооруженной самозащиты, право сильного перед слабым, дуэли, поединки, заговоры группировок и прочее. Простота обычая, сложившегося в силу возможности дает ясные перспективы и точный прогноз будущего, которое в той или иной степени должно обеспечиваться традицией прошлого. Государство, вмешавшись в эту сферу, отобрало у человека право на моментальное правосудие, расправу, уравняв в формально- юридическом смысле всех и каждого. Вместе с тем предложенный механизм разрешения социальных конфликтов (судебная юрисдикция) не справился с задачей снятия социальных противоречий. Подавление естественных импульсов человеческой природы привело к росту организованной преступности, коррупции в судах, правоохранительной системе, росту безмотивной агрессии. В итоге безопасность сегодня для рядового гражданина, вовлеченного в позитивные формы жизни социума, практически невозможна. Точнее он одинаково подвержен, как гарантированной безопасности государства, так и случайности стать жертвой. Помимо этого отдельные государства время от времени устраивают массовый террор собственным гражданам по тем или иным признакам идентификации. Помимо этого современная система управления позволяет в высших сферах экономической деятельности (прибавление добавочной стоимости, откровенная спекуляция) обогащение отдельного индивидуума самыми жесткими способами. Это только усиливает социальную напряженность, в особенности среди обездоленных, чье чувство социальной справедливости во много раз выше, чем у индивидуумов, удовлетворяющих свои потребности. С учетом зависимости современного человека от экономики, как системы воспроизводства общественных благ (сегодня натуральным хозяйством себя не прокормишь, все вокруг либо государственное, либо защищается государством как государственное), можно говорить о том, что экономические законы действуют для людей, как законы дикой природы для животных. Иными словами, современный человек зависит от экономики абсолютно. И если раб раньше мог сбросить оковы убив своего господина, либо подняв восстание, то сегодняшний Хозяин безлик и по всей видимости находится вне зоны досягаемости своих рабов. Изменение экономических основ в большей части можно отнести к прерогативе государства, но государство современного типа во многом больше участник, чем источник экономики. При этом процесс современного ценообразования и стоимости как произвольного значения практически необратим. Условность денег определяющая постоянная для современного мира. Это не может не вызывать неудовольствия современного человека. Все его материальные затраты, все то, что он скапливал возможно всю свою трудовую жизнь, в одночасье может превратиться в ничто. Более того, сегодня успешный современный человек это тот человек, который обеспечивает для себя необходимый уровень потребления (дом, машина, дети в хорошей школе, отпуск и так далее). Ни о каком вложение в собственность судьбы не идет и речи, так как современная идеология успешности даже не предполагает это в качестве задачи. Большинство жителей современных городов- мегаполисов впадают в депрессию, когда у них заканчиваются денежные средства. Отсутствие денег на еду сегодня ассоциируется с катастрофой. Большую часть времени современный человек сегодня занят тем, что он воспроизводит собственный уровень доходности без четкой уверенности в успешности своих усилий. И если ранее, в Праотце западных городов Великом Риме, подобное положение вещей было установлено ходом истории, Богами и силой оружия, и рожденный плебеем знал, что он им и умрет, а соответственно, не испытывал никакого стресса по этому поводу, то сегодня во времена «равных возможностей» человеку среднего положения постоянно сообщается, что он может достичь сам всего и быть равным самым богатым людям этого мира и самым могущественным, если будет… ну и так далее. При этом подобное положение вещей, а именно возможность приобщения к элите самого низкого слоя, ставится современностью в заслугу существующего порядка вещей, достижением государственной социальной политики и прочее. Более того, говорится о том, что это плод управления, и что без этого управления все было бы денонсировано и развалено. Большинство людей верят в этот миф управления государством общественными процессами. В странах, в которых в последнее время не было больших социальных потрясений, эта вера даже вызывает уважение к власти. Людям кажется, что где- то там решаются вопросы, которые в дальнейшем определяют повседневность в детальности ее проявления. Однако, некоторые субъекты, которые побывали во власти, опровергают данные мифы и перед нами предстает картина, когда реального управления нет, а социальные процессы самоорганизовываются без всякого вмешательства государства, но сила личного воздействия намного меньше машины государственного, и миф продолжает жить. Государственное управление состоит не том, чтобы воздействовать на народ, а чтобы организованно реализовывать репрессию, добиваясь восприятия этого как блага. Иными словами государство это всегда враг личности, самый страшный враг. Под личностью мы здесь понимаем самостоятельного субъекта, который стремится к независимости хотя бы в рамках того поля, которое он сам определяет как свое собственное. Очевидным является тот факт, что чем дальше человек, следуя идеологии современности, уходит в потребление (с которым он связывает возможно даже рост своего могущества), тем зависимее он становится. В определенный период времени его воля вообще перестает, что либо решать, образ жизни которому он следует превращает его в вещную атрибутику процесса общественного воспроизводства, в котором не усматриваются, да и не могут усматриваться именно его мечты любого уровня организации (начиная от детских мечтаний, и заканчивая в свое время сформированными целями). Нам могут возразить, что мы приписываем государству те функции, которые ему не свойственны, что государство вовсе не обязано управлять судьбой человека, что у всех и всегда есть выбор, и что каждый сам решает как именно прожить собственную жизнь. Но тогда становится очевидным, что государственные гарантии, в особенности, гарантии просветительского – ничто иное, как профанация и очередная уловка. Исходя из того, что государство целью управления, целью реализации провозглашает человека, его основные права и свободы, их реализацию, нельзя не признать, что именно целью управления является формирование условий, при которых человек может реализовать свое право на свободу выбора. При этом однако все источники информации о том на что имеет право человек принадлежат исключительно государству. По сути, перед нами проблема большего порядка, нежели просто правового регулирования. Когда мы говорим об управлении, надо иметь в виду, что, например, уголовный кодекс не запрещает убийство, он лишь предусматривает ответственность. Убивать или нет каждый решает сам. В практике принято говорить, что это норма морали, куда право не вмешивается, но куда активно вмешивается государство. Но государство это и есть право в его реализованном виде в действительности, в то время, как власть является движущей силой данной реализации. Современность, раздробив мораль и право добивалась только отделения от церкви как от средоточия морали, и усиления политического влияния. Но достигнув этого влияния, достигнув фактически абсолютной власти, современное государство активно стало создавать новую мораль. Но эта мораль не универсальна и именно поэтому сегодня поляризация субкультур, особенно молодежных, находится в прямом антагонизме с государственно - положительными представлениями в области духовного. Управление здесь сводится к объявлению войны. Но почему бы не задуматься над тем, что определенные люди рождаются для того, чтобы быть именно воинами, что они не созданы работать в офисах, что им место в диверсионно- ликвидационных подразделениях. Почему же современное государство заключает мир только тогда, когда восстает весь народ против современного? Повсюду мы видим только одно, что новая мораль государства, новая государственническая политика приводит к тому, что тот, кто ей следует превращается в животное, которое вечно боится всего и вся. Боится потерять работу, быть ограбленным, стать жертвой экономического кризиса и так далее. А тот, кто следует своей идеологии, пускай и рожденной в состоянии социального аффекта подвергается репрессии. Кто же определяет эту возможность уголовных, военных репрессий, и на каком основании? Опять же на основании мифов о демократии, справедливости и прочее.


Мир неизбежно безжалостен и жесток. И то, что трагедия не происходит в рамках вашего восприятия еще не означает, что ее нет. Каждую секунду происходит нечто ужасное и ничто этого не изменит. Равно, как и каждую секунду происходит нечто необратимо приятное и это тоже ничто не изменит. Так почему же нам говорят, что есть какая – то другая реальность, реальность благоденствия, к которое стремится политическое управление, но до которой еще далеко? Почему бы нам не сказать честно, что государство это иллюзия в том виде, как нам его представляют – Великим управленцем? Государство как управляющий несостоятельно даже в области нашей современной виртуальной экономики, что говорить о наших душах? Совершенно правильно, единственный выход это лишить нас души, превратить в скотов, думающих только о тех благах, монополистом которых является государство. Неудивительно, что большинство населения сегодня к старости впадает в жесткий маразм, прожить совершенно чужую жизнь и в конце концов убедиться, что жизни вообще не было. Но может быть так было всегда и современность здесь наоборот так плохо выглядит только потому, что мы имеем сегодня возможность доступа к статистической информации и только? Это есть форма нашего закономерного восприятия. Ранее все было значительно хуже, просто мы не знали об этом? Да может быть это и было бы похоже на правду, если бы не тот факт, что ранее каждый не имел права думать о себе как о том, что достойно высшего признания среди общественного. Общество в своих проявлениях весьма полезно, если только не хочешь в общественном реализовать уникальность своей души. Современность же призывает все самое сокровенное отдать на службу механизму организации социума. Если служить в армии , то неизбежно из чувства патриотизма, если жениться, то неизменно по любви, если работать, то с удовольствием, если убивать, то из ненависти, в состоянии крайне необходимости.3 Эта бедность современной идеологии пытается компенсировать собственную кастрированность понятийного аппарата глубиной человеческого, каждого человека. При этом вокруг мифа управления создаются тысячи божков и идолов, как и вокруг предыдущих мифов впрочем. Один из них совершенно чудовищный – миф самоуправления. Как в отношении групп граждан, так и в высоко философском смысле – управление собственной судьбой. Все в твоих руках. Вот девиз нового, современного. Отсюда и следующий вывод – никто не виноват в твоих бедах. Ты просто не смог воспользоваться равными возможностями, потому, что ты… хотите знать продолжение? Обратитесь к любому психотерапевту, или адвокату за помощью, и в конце они вам с радостью расскажут почему не получилось то или иное намеченное действие, как в рамках их прогнозов, так и в вашей жизни.

Человек ни в какой степени не хозяин себе. Ничто в человеке не есть продукт его воли. Воля как таковая максимум ч то может - смириться с представлением, в остальном она- заложник образности мира и с этой точки зрения - воля есть факт участия и присутствия. Но мысль о том, что человек может повлиять на свою собственную судьбу – абсурден. На судьбу другого сколько угодно, но не на самого себя. Человек заложник своей сущности, и в тот момент, когда он сформирован как субъект, жаждущий свободы, самостоятельности, его путь неизбежен и предсказуем в рамках общественно- известного. Он с одинаковой необходимостью персонифицирует определенную маску общественного, станет кем- то и будет считать этот образ своим родным и единственным. В рамках общественного же живет понимание уникальности, и она будет дана каждому сполна. Каждый будет думать и знать, что именно его переживания и его форма поведения неповторимы и сугубо личные. Такова модель человеческого. Таковы законы мира, и их нельзя изменить, как нельзя изменить то в человеке, что привело его к состоянию разумности.

Но, как же возможно управлять собой, творить свою судьбу? Только следуя предпочтениям общественного (выбор профессии, спутницы жизни и так далее). Возникает вопрос , а что делать тем, кто не находит себя в этом мире, тем кто не способен возрадоваться от такой индивидуальности судьбы, тем кто и в зрелые годы жаждет либо всего, либо ничего и слушает всегда только самого себя? Тем, кто всю жизнь пребывает в духе отрицания, тем, кто никогда не станет на путь созидания, сочетая при этом в себе уважение к другим в достаточной степени, чтобы его по крайне мере не тошнило от их вида? Что делать этим потерянным душам? Если предположить, что они малочисленны и их наличное бытие не определяет социум, то мы чудовищно ошибемся. По крайней мере если мы говорим о последних 200 лет. Именно в последние два столетия количество людей, которые с трудом самоидентифицируют себя стало чудовищным. Спросите себя в глубине души, где вы в последнее время видели норму человеческого? Где же та золотая середина, где эти массы, безликие и в общем плане довольные своим существованием? Несчастье пробуждает интеллект, жажду познания хотя бы того почему тебе так плохо. Таков современный человек, он не понимает почему ему так плохо. Да можно шутить, можно высмеивать, но предельность не перестанет существовать из- за того, что прячешься от нее. Рано или поздно каждый встанет перед вопросом что он сделал. И если ранее он мог хотя бы похвастаться тем, что прожил свою жизнь как большинство людей, каждый в отдельности из которых был доволен своей жизнью, так как не желал от нее большего, чем просто жизни как дара Господнего, то теперь наш познающий субъект в каждом находит историю личной трагедии. Каждый прячет у себя задушенные надежды и мечты. Если раньше мифология предполагала возможность избежать опасности как высшее благо, и всегда в итоге высшей наградой героя была его жизнь, то сегодня высшей наградой героя является по сути быть равным богам. То, о чем говорит мифология современности – вещи недостижимые. Современные состояния, описанные в мифах не могут принадлежать ни одному человеку. Это диверсия. При этом можно было бы оправдать миф управляемости, если бы он был временным. Так, например, поступил Ленин и Гитлер. Управлять всем во имя достижения цели, достижение которой является делом времени. Но современность претендует на пожизненное управление, при этом управление очень интересного свойства. Если я не хочу подчиняться общественным ценностям, не хочу участвовать в ритуалах по повышению своего благосостояния, не хочу подпадать под власть денег, карьеры, уютного жилища и прочее, то меня неизменно начинают преследовать. Иногда за тунеядство (ранее в некоторых странах государство, а сегодня в основном семья), иногда за бродяжничество и прочее. Государство не может смириться с тем, что я выпадаю из системы социального контроля, оно не терпит того, кто его не вожделеет. Власть сегодня захвачена пораженцами, теми, кто раб на галерах достоинства титулованности, но что они принесут в день завтрашний?

Можно было бы еще согласиться с тем, что государство реально чем- то управляет, если бы существовала система координат, не меняемая с течением времени хотя бы одной человеческой жизни. Но государство использует право, которое меняется за год по нескольку раз. Если ранее закон менялся раз в 300 лет, то сегодня законы меняются не реже, чем раз в 3 года. Законом регулируется не сердцевина общественных отношений, сложившихся тысячелетиями, а какие – то вещи сиюминутного плана. Этот дебиллизм удваивается, если учесть, что большинство законов обратной силы не имеют, а любой закон носит ретроспективный характер по отношению к динамике общественного отношения, предмету своего регулирования.


Современное государство – вор, оно похоже на мошенника, который присваивает себе чужие заслуги в отсутствии их обладателя. При этом мошенник и вор карает каждого, кто пытается вывести его на чистую воду. Провозгласив, что оно средоточие разума и истинности, приписав себе право выносить суждение по неограниченному кругу вопросов и подкрепив это суждение силой оружия (один базисный принцип справедливости в праве чего стоит), оно пользуется тем, что ему позволяют существовать. Там, где всем управляют законы социума, не зависящие от чьей бы то воли, законы структурирования социальной материи, государство говорит, что это его заслуга. Место государства это место ночного сторожа, но оно так не считает. В это отношении З. Фрейд, если бы он наблюдал, реализацию своего учения о психоанализе в рамках государственного современного бессознательного явно ужаснулся бы. А ведь именно он приоткрыл завесу к Богу, в его истинности, в человеке.4 Не надо заблуждаться, люди никогда не верили в Богов и никогда не верили в самих себя, иначе не появился бы Иисус Христос. Но никогда еще люди не были так беспечны, ибо они всецело доверились идеи того, что есть управляющее начало и это начало рационально. Сегодня доверие к рациональному безгранично и человек руководствуется всем, кроме своих ощущений, которые он подавляет как недоразвитые, а порой и политически вредные. Доверие тому, что государство все делает правильно в ХХ веке стоило порядка 100 000 миллионов жизней людей, которые погибли просто за идею. Человека лишили права быть уверенным в своих чувствах и сомнениях. Если сегодня испытываешь тревогу от какой – либо деятельности, от своего брака, от своих желаний, - пойди к врачу, к психотерапевту, или сам справься с этим, слушай общество, государство. Если твоя деятельность социально- приемлема, а у тебя от нее зуд по коже значит проблема в тебе, а не в этой деятельности. Если тебе нравится что- то запрещенное, значит проблема так же в тебе, а не том, что это надо не преследовать по закону. Возникает вопрос, а в чем же не право государство? Ответ сверхлогичен, государство право во всем, пока не признает обратного. И это чудовищно. Это в тысячу раз чудовищнее, если понять, что у руля государства стоят никчемные современные, такие же современные люди, которые не в состоянии даже сдвинуть машину взятых на себя обязательств предельно- конкретного содержания, не говоря уже об идеях Великих притворщиков. И им, конечно же, ничего не остается, кроме коррупции, воровства, освободительных войн и прочих веселых забав правителей.

Надо понимать, что государство не возможно в управлении даже на уровне своего аппарата. Нежелание признавать это привело к тому, что все, что делает государство приходится признавать необходимым и разумным. Есть очевидные смешные примеры, но самое катастрофичное – душа человека. Человек разумный вымирает. На него объявлена охота. Человеческое утратило критическую способность мышления. Люди сегодня не подвергают сомнению ничего. Но в век информации, в век того, когда все имущество связано со значением от человека как никогда ранее требуется именно способность хотя бы иметь собственность суждения. Даже оракулы во времена слепой уверенности, что все управляется богами не пользовались таким безграничным доверием, каким пользуются сегодня государственные деятели выступающие по телевидению. При этом нет ничего самостоятельного в нигилизме и ненависти к правителям. Ненависть такое же управляемое чувство, как и любое другое. Сегодня ненавидим одного правителя, завтра любим его антипода. Но где же самостоятельность оценок? Без пазерства, без выпячивания достижений собственной мысли? Сегодня, если человек проявляет хоть какую –то способность мыслить его записывают сразу в гении, и сильных духом. Но где же то на что может быть направлено управление, то без чего нет возможности действительного развития, - разум? Манипулятивность людей достигла предела именно в силу отупления средствами государственного управления. Изгнать государство как дьявола во имя чего? Что можно сегодня предложить тем людям, которые в 10 поколении являются этнографическим материалом, который не может себе позволить ни капли самостоятельности, который при первых признаках своей природы и породы бежит в клинику лечиться, или подвергает себя страшному самобичеванию? Ни одна идея, которая исходит из современного западного государственного не может сплотить массу. Плюрализм мнений тоже является достижением государственного управления. Свобода слова.

При этом сегодня государство это застывший монолит ценностей, который не желает реформироваться. Отдельные всплески массового государственного насилия над народом постоянно ретушируются. То, что современность есть тоталитарность, а не свобода, как бы все понимают, но никто не решается в этом признаться. Мир существует потому, что он существует. Он может рухнуть в одночасье просто потому, что он может рухнуть. И это положение вещей всех устраивает. Где же достижения человеческого- прогнозируемость будущего масс? Дестабилизация социальных отношений абсолютна. Международные отношения в любом случае выливаются в международные конфликты. Каков объект управления, кроме жалкой попытки внушить народам , что все в порядке, что так и надо? При этом никто ни за что не отвечает. Любые аргументы тонут в словоблудии, в крайнем случае, в силе оружия.

Какова цель управления сегодня? Ее нет, потому что нет самого управления. Есть наследие государственного, есть идея государства, которая находится в стадии изменения, становления в какую – то новую форму социальной организации. Но вместо того, чтобы признать это, признать собственную политическую несостоятельность, нам пытаются внушить, что управляющие знают, что они делают и знают каким будет завтрашний день.

Ужас государственного отношения к человеку через концепцию прав человека, отношения к нему, как к высшей ценности, состоит в неадекватности скорости изменения данного отношения. Когда Великие притворщики придумывали данную концепцию, то они фактически создавали образ долженствования, это чистая теория. Это научное знание, во многом утопическое, во многом гуманистическое, но это форма рассуждения. Привить человеку такую форму реализации внутреннего содержания, именно в этом отобразить его сходство и различие. Все, в конечном счете, в этом мире в рамках перцепции определяется формальной причиной. Но, когда эти научные положения стали законом и восприняли в себя методику государственного управления, а оно отличается присущей ему костностью и неизменностью, поскольку государство в историческом аспекте – это форма выживания нации, форма прохождения сквозь время,- именно тогда они стали вредны и опасны. Нельзя видеть в каждом человеке способность быть адекватным данным формам бытия человека. Презумпция добропорядочности каждого человека, обеспечиваемая силой государства – это самое большое зло, которое может быть. Это лишает сильного его силы, слабого делает карикатурой на то, как должно быть. Достаточно привести пример «эффективной» работы презумпции невиновности, чтобы понять какую чудовищную бомбу заложила современность. Если ранее человек понимал, что живет в обстановке враждебности, и не просто это понимал, а впитывал в процессе воспитания, то он в период зрелости приходил к нормальному, адекватному и устойчивому типу поведения. В итоге тот, кто рожден быть революционером и кто рожден быть избранным, тот им в любом случае станет, несмотря ни на что, либо погибнет в ходе отбора и это вполне естественно. Но, когда сегодня каждому государством «гарантируется» то, что может принадлежать только в результате долгой войны сначала самим собой, затем с общественными институтами, затем на уровне тех, кто посягает на достигнутое, у субъекта воспринимающего данную «гарантию», как реальную, не вырабатывается нормального иммунитета к жизни. Он не способен адаптироваться и не способен противостоять внешней среде, так как ожидает от нее того, чем она не является. Нарушаются основополагающие базисные связи социального общежития. Итогом является разочарование, социальная озлобленность, нигилизм, а порой и психическая девиация таким образом реализуемая в действительность, что приходится говорить о новом времени, времени маньяков. А между тем мир , человек нисколько не изменился по форме своих реакций за последние 300 лет. Поменялся его образ физической жизни, но его душа, все то в нем, что отвечает за организацию социального, за механизм сцепки идеального и реального осталось прежним. И такой человек, одурманенный ценностями Нового времени, рано или поздно рвет эту паутину лживых представлений, становясь самим собой. Проявляя себя в естественности эмоционального отношения. Но если раньше это была норма поведения, которая социализировалась известным способом и учитывалась управляющими как естественная, как идентифицирующий социальный признак, то сегодня это однозначно помещается в сферу негативного, недостойного, болезненного, асоциального и потому подлежащего уничтожению. Фактически получается, что современный естественно унаследованный и даже неосознанный стиль и политика управления полагают своим объектом уничтожение человека в том виде как он существовал последние 5 000 лет. Является ли это действием субъекта управления в интересах объекта управления? Вряд ли. Создать условия, при которых каждый будет пользоваться теми правами и состояниями, которые закреплены законодательно невозможно. Поэтому государство занято прекрасными играми под названием «решение социальных проблем», вполне в стиле специальных служб – сначала создать проблему и стабильные условия ее возникновения, а затем так же стабильно и систематически решать ее.


Поражает та наглость, с которой государство вторгается во все сферы человеческой жизни, начиная от постели (одни современные составы преступлений изнасилования чего стоят) и заканчивая сферой индивидуализации души человека. При этом способность, реальная способность направить человека отсутствует. Современная культура материального потребления не способна создать достаточного алеантного (эмоционального) напряжения. В свое время революционеры, полагая всех подобными себе пытались создать условия и права такие же, как для себя самих в рамках государственного. Но надо понимать, что государство как средоточие общественного не терпит ничего личного. Государственный аппарат не способен служить личным интересам, если только личные интересы не есть воплощение интересов общества. Государство не способно передавать мысли, склад характера, убежденность. Государство это система побеждающая априорные понятия, оно трансформирует пространство в территориальную целостность, оно придает мимолетности творческой удачи отдельного человека – постоянную во времени форму бытия масс. Государство не способно индивидуализироваться, быть лично –настроенным. Именно поэтому оно сегодня выполняет не свойственные ему функции. Заменив Бога, семью, истину, предельность познания, оно теряет свои основные функции – сохранять то, что позволяет выживать социуму, стабилизируя свое бытие во времени относительно прошлого, настоящего, будущего, и пространства.

Огромный разрыв представлений об управляемости так же еще вызывает социальную напряженность в результате не совпадения представлений о возможностях современного государственного. Отняв у человека сферу самоуправляемости, государство приучило его к тому, что оно обо всем позаботится. Эта мысль в некоторых индивидуумах живет с рождения. Массы полагают, что управляющему виднее как обстоит дело, и что если имеется указание, то оно целесообразно. Так, стали возможны чудовищные по своей организации, но абсолютно импотентные по аксеологической исторической эффективности режимы фашизма, коммунизма, экспортной демократии (США). Но при практической верификации оказывается, что власть не состоятельна в решении вопросов и повсюду оставляет человека одного в лучшем случае, а в худшем - насильно его изолирует, при попытке индивидуума самостоятельно решить задачу социального выживания доступным ему способом (совершение т.н. преступления). Это не может не вызывать внутреннего раздражения, которое пока обращается большинством субъектов на себя в силу, опять же политической установки, что власть ни за что не отвечает в судьбе человека. Но рано или поздно это даст о себе знать.

Для того, чтобы искусственно, то есть управляемо, апробировать новую схему социальной организации в успешном виде, необходимо повторить путь естественной истории (это 40 -150 тысяч лет развития человека). Весь этот глобальный эксперимент последних 300 лет не есть естественность для человека. Но это весьма трудно осознать, так как человек естественно воспринимает те понятия, которыми он мыслит. Но это полбеды. В области идеального множество общих понятий, которые связывают людей, несмотря на их разнородность мышления. Но вот их подмена – это уже катастрофа. Именно создание новой мифологии, мифологии искусственной, созданной не в результате многократного повторения, а путем творческого прозрения Великих притворщиков. И дело не в том, что это не верифицированное знание, а в том, что оно как раз таки верифицировано, но по системе – все, что не получается все во благо. Коренное отличие от ранее создававшихся мифов античности, например, в том, что данные мифы не синтезируют в себе разнородность действительного, заданного вне воли человека (любая перцепция, которая живет уже долгий срок и передается из поколения в поколение – это уже вне воли), а пытаются создавать новую действительность, которая полностью противоречит законам организации социального, не может существовать в среде людей. С учетом того, что никакого комплексного познания в данной области не производится, у нас нет философов современного, которые смогли бы увязать социальные процессы с законами бытия в возможности, мира идей, управление в данной сфере похоже на заметание следов преступником. Любая ошибка современности трактуется как естественный путь проб и ошибок. При этом неизменно подчеркиваются какие- то достижения, которые к жизни рядового человека в плане его структурирования как человека отношения не имеют.

Идея управляемости социумом лишает человека последнего – быть ответственным за свою судьбу. Он не понимает почему делает те или иные поступки, а точнее прячется от того, чтобы понять зачем ему это. И если ранее срок жизни какой – нибудь идеи в человеке в неизменном состоянии был в какой- то степени адекватен бытию в действительности данной идеи во внешней реальности, то сегодня бывает так, что идея не может себя обрести во внешней реальности только потому, что внешняя реальность давно уже не живет тем бытием в возможности, которое носит в себе человек. Никогда еще идеологический разрыв между поколениями не был столь очевиден и столь чудовищен. Не поймите превратно, речь идет именно о реализации человека в действительности, многие понятия конечно не меняются с течением времени, но например, представление о социальной успешности меняется у нас раз в 30 лет.

С отсутствием эффективного управления связан миф так называемой нерегулируемой сферы. Суть его в том, что при любых формах воздействия государства на общество остается определенная сфера, которая не поддается регулированию, и именно она в частности обеспечивает жизнеспособность гражданского общества. Вместе с тем, следует отметить, что управление начинается с области мысли, мир человека- это мир опредмеченных мыслей, поэтому, чем выше уровень управления, тем глобальнее вовлеченность человека в управленческую парадигму. Тем безопаснее и лучше человек. Лучшее управление то, которое незаметно. При этом в самом предельном смысле управление - это деятельность либо по приведению области действительного в соответствии с областью идеального (представление о действительном), либо формированием новой действительности. Современное представление о действительном в общественном плане не совместимо с бытийностью человека. Человек не способен выживать в таких условиях. Поэтому на сегодняшний момент управление сводится всего лишь к сохранению достигнутой власти любым способом и к уничтожению в человеке всего того, что может быть опасно с точки зрения данной власти. Каких - либо реальных шагов в сторону улучшения ситуации не делается, фактически управление в классическом понимании как естественная функция социума отсутствует.

Очевидным является и тот факт, что со временем данная ситуация приведет к стихийному снятию накопившихся таким образом противоречий. Современность пока ничего лучше тотальной войны в этом отношении не придумала. Скорее всего инициатором этой войны будет уже не государство, баланс сил таков, что основная реальная власть последнему уже давно не принадлежит.

В следующий раз, когда вы услышите о том, что в результате эффективных действий правящих кругов что либо исправилось и что- то достигнуто и у вас появится ощущение, что вас снова обманывают, не судите строго правителя, это не его вина, он может быть вполне искренен в своем собственном заблуждении. Таков сегодня мир в стадии своего сущностного изменения.



Миф № 5
«ЛЮБОВЬ»

Любовь как миф существовала всегда. Радость любви, так же как и разочарование в ней – естественны. Но средством мифологизирования она стала только в современное время. Любовь как требование, любовь как потребительский товар, который необходим в отношениях, ибо только тогда они становятся верными и правильными. Любовь как социальный запрос всех и каждого явился следствием именно мифа свободы, который позволил всем и каждому надеяться на равенство возможностей. Любовь теперь не дар Богов, который надо свято хранить именно как саму возможность такого отношения к действительному (влечение), а необходимый атрибут для счастья. При этом каждый норовит быть счастливым либо в негативной (счастлив в своих страданиях в отсутствии счастья – эмоциональный алкоголизм ), либо в позитивной форме (поиск и верификация). Уже нет людей, которые бы не искали счастья. Нет тех, кто рожден быть воинами, правителями, рабами, слугами и так далее. Все рождены для счастья – вот аксиома которую внушает современность. А любовь в современном понимании это непременное счастье. Семья без любви сегодня - несчастье. Норма бросать жен, мужей, детей ради любви. Любовь как то, что должно быть у каждого. При этом придумано множество разновидностей любви, форм ее проявления, отношения. Но нет сегодня человека, который бы не жаждал любви. Абсолютизация в форме медиатизации данного понятия на образных примерах (классическая литература, современные средства массовой информации и прочее) привели к тому, что каждый сегодня верит в то, что он способен любить и что любовь это то чувство, которое ему под силу испытывать. Когда правда так называемый путь к счастью, любовь, приносит разочарования, сильнейшие душевные страдания и так далее, обычно все списывают либо на объект этой любви, либо на фатум, либо на саму любовь, либо еще на что- то. Но саму аксиому о том, что любви достоин каждый не подвергают сомнению. Любви современностью так же приписаны четкие критерии материально- технического плана, стандарты, без которых обойтись достаточно сложно (в основном это произошло в силу того, что любовь очень часто использовали экономически в целях продвижения определенных идей и групп товаров).

Вместе с тем понимание любви было таким не всегда. Любовь как форма осознания своей чувственности была уделом очень немногих. Любовь весьма аристократическое чувство. С либерализацией государственного устройства и знаком равенства между простым народом и дворянином любовь конечно ушла в народ. Причем иногда в весьма пикантном виде т.н. «свободной любви». Инфицирование широких масс идеальными образами жизни аристократов не прошло даром. В условиях, когда ни о какой любви и говорить не приходится, в условиях простого выживания, где основными движущими силами являются естественная кооперация (брак, продолжение рода) в целях роста рабочей силы, удовлетворения естественных потребностей и тому подобное, стали появляться весьма интересные идеи любви. Теперь о любви говорили все, начиная от крестьянина и простолюдина, который не умел читать и работал по 16 часов в сутки, до уличных попрошаек. И каждый из этих представителей этнографического материала требовал от действительности той любви, которая была уделом свободных аристократов, проводивших большую часть времени в условиях собственного духовного развития и мучительного выбора конкретных благ предоставленных силой положения. К определенному времени любовь стала абсолютным требованием семейной жизни. При этом современность опять же не потрудилась провести грань и дать определение любви. Если все тот же аристократ наслаждаясь плотью любой девушки, в любых количествах, обнаруживал влечение душевного плана к равной себе и истолковывал его как любовь, то простолюдин уже ХIХ века должен был быть предан одной женщине, всенепременно любить ее, и не мог себе позволить увлечения, ибо это уже считалось предательством любви. Любви также приписали качество самодостаточности. Любовь исключает других, появилось даже трагическое выражение «любовный треугольник», подразумевающее наследие былой любви. При этом современность ухитрилась привить любви качество выбора ,- кого именно любить, снабдила мотивом и так далее. В общем любовь стала не карой богов, не самым тяжким испытанием в жизни, не безумием, не болезнью, а повседневностью бытия любого со своими плюсами и минусами. Это конечно не могло не вызывать некоторой иронии, многие юмористические произведения рождены истинным отношением к любви, юмор и смех – это вообще неизменные атрибуты человека на протяжении всего его существования. Не может не вызывать смеха отношения простолюдинов, именуемые ими любовью, при том, что каждый из них не имеет понятия ни о чести, ни о манерах, ни о правилах приличия поведения в обществе. Неудивительно, что такая любовь выливается в самые ужасные и отвратительные сцены, восприятие которых посторонним наблюдателем не может не вызывать отвращения. Самим субъектам такого большого и чистого чувства приходится достаточно несладко. Они испытывают эмоции, сила которых по своей детализации мира запредельна в силу того, что область идеального, структурированная мифом любви обесценивает все наличное действительное. В то время, как любовь в ее классическом понимании как непреодолимое влечение, всегда предполагала некоторую условность своей реализации, не заставляя, к примеру, античного человека переживать относительно качества своего состояния. Любовь как движущая сила, как мотив всегда была частью игровой культуры древнего мира, она была частью общего таинства мира. Чем- то таким божественным и неповторимым, что делало мир любящего отдельной формой реальности и именно поэтому любовь обожествляли и возносили именно как проявления коммуникации человека и Бога. В этом понимание античности любви. Любовь делала утехи плоти истинным наслаждением, она делала все для того, чтобы стереть остальные отличия. Именно это использовало христианство, когда призвало любить Бога. Вырвав любовь как свойственность человеческой натуры оно сделало объектом этой любви идеальный предмет, который при этом был абсолютно встречен и подобен верующему (прощение грехов через покаяние и раскаяние, лучшая жизнь после смерти, отсутствие жестких требований при жизни). Любовь для христиан стала дорогой к Богу. Вера как продуцирумое любовью чувство стала таким образом абсолютной. В принципе тоже самое попыталась повторить и современность, когда Великие притворщики изобрели понятие любви к родине (государству). Но фантазии, опять же, не хватило и второго успеха не получилось. Интересно в этом отношении высказывание Ф. Бэкона: «Любовь к родине начинается с любви к семье». Ни один реальный объект не может выдержать требовательности влюбленного. Это было известно грекам. Влюбленный может любить только свое представление, которое сопутствует реальному объекту, является для него, влюбленного, бытием в возможности этого реального объекта. Но сам реальный объект при анализе никогда не сможет удовлетворить требовательности любви. Любовь как чувство абсолютизирующее временно, оно устраняет противоречия восприятия, оно синтезирует в себе противоположности, оно есть продукт необходимости корректировки параметров встречности и подобия, сходства и различия этого мира. То, что в дальнейшем З. Фрейд откроет как «перенос» и «проекцию». Но только любовь к идеальным объектам может не разочаровываться. Это никак не связано с институтом семьи. Семья как форма стабилизации социальных отношений, как то, что является формой воплощения усилий в исключительных случаях, при наличии отсутствия критической способности мышления может быть формой любви на протяжении своего существования. Но при этом надо понимать, что существование семьи такого типа не будет долгим. Современность удивительным образом разрушила институт брака, приписав ему необходимость наличия любви. Никогда до Великих притворщиков семья не нуждалась в любви как в показателе целесообразности. Этот древнейший институт был создан с целью выживания, расширения власти, продолжения рода и прочее. Приписать ему любовь как необходимый признак было чудовищной провокацией. Но посмотрите на Западный мир сегодня. Брак по расчету считается чем- то постыдным и не вызывающим понимания. Семья всегда была формой расчета, отсюда все эти традиции приданого, выкупа и прочее. Это та мера свободного объединения свободных людей, которая позволяла им расширять свою власть в условиях территориальной концепции развития социального(здесь же военные союзы и прочее). Для самой низшей формы социального семья являлась формой продолжения рода, увеличения числа рабочих рук и так далее.


Любовь разрушила институт семьи на Западе. Но последним гвоздем в гроб семьи стало понятие верности, возведенное не в ранг заповеди («не прелюбодействуй»), а как естественное следствие семейных уз (так как они покоятся на любви). Это результат, в принципе Мифа «Управления», когда человеку внушили, что он сам собою управляет. Соответственно, и его влечения ,и желания это продукт не его природы, не того, что им управляет и того, что он не может преодолеть, а результат его сознательных действий, результат его, соответственно, волевых усилий, а точнее действие, совершенное с прямым умыслом, - «измена». Вот здесь действительно началось весьма интересное. Создав такую модель социально приемлемого поведения, современность опять же не учитывала, как она будет реализовываться, семьи и институт брака стали терпеть ужасающее фиаско. Как результат падение рождаемости, социальные и психические девиации, рост волн эмиграции (нехватка собственных рабочих рук), а в итоге прямое вырождение. Политика любви в семье привела к тому, что человек перестал воспроизводиться, продолжать свое потомство как вид, так как не находил в семье любви, а иногда и просто вне семьи. Многие, если не сказать большинство, разделят слова Ларошфуко, что любовь как приведение о которой все говорят, но никто ее не видел. И будут абсолютно правы, но не потому, что любви нет. Утверждение, что любви нет или не бывает это «миф- зеркало», так же созданный современностью. Все дело в том, что тот метод познания, благодаря которому мы пытаемся идентифицировать любовь является ложным. Содержание данного метода и составляет содержание современного мифа любви. Именно путем такого сопоставления с заданными параметрами субъект и пытается идентифицировать любовь.

Но любовь как форма социального отношения – это удел избранных. Я бы даже сказал вымуштрованных и дисциплинированных во всех отношениях индивидуумов. Любовь предполагает понимание условности и необходимость поддержания определенного уровня игры в самом точном смысле этого слова. Любовь никогда не выражается в предметах, вынесенных из сферы игры в любовь. Она не может служить чему то внешнему помимо себя. Сравните мудрость христианства – Бог есть любовь. Точно так же, как в античном мире занятие спортом, философия, и прочее было уделом избранных, во власти которых было все, так же для них и любовь была формой структурирования социального вокруг. Это род занятия, приносящий удовольствие особого плана. Это азарт, в котором мир становится игровым пространством особого рода, это именно агон, именно испытание, сравнимое с постоянным запредельным физическим усилием, когда иногда кажется, что вот еще мгновение и мышцы лопнут и разорвутся. Так же и любовь, она доводит до предельности оценки всего что имеешь, в том числе и собственности души. Остается только воля, ибо все остальное сгорает, и твоя собственная душа уже не принадлежит тебе, ты не управляешь собой, разум не отрезвляет, логика не действует, нет ничего кроме цели желания, обладания. И ежесекундно ждешь, что вот сейчас, именно сейчас ты не выдержишь и все прекратится, наступит избавление, естественно, поскольку другими способами решить вопрос не получается, думаешь именно о смерти, но ничего не меняется… не меняется для тех, кто достоин испытывать это чувство. Для тех, кто заклеймен в мире людей, для аристократов. Для тех, кто знает цену познанию. В античном мире элита, была предельностью и квинтэссенцией знаний общества и именно эти люди, которые обладали безграничной социальной властью могли себе позволить любовь как форму отношения, которое они могут пережить. Это поединок с Богами, который надо выиграть, и в этой игре ничего не жаль. Любовь обожествляет именно с этой точки зрения. Рождаются и неписанные правила взаимной любви. Любовь выступает как форма отбора наиболее сильных, тех, кто может справляться со своим чувством, может соревноваться в выдержке с Богами и при этом еще совершать последовательность действий, направленных на победу в любви. Влюбленные правители и представители элиты завоевывают страны во имя предмета своей любви, совершают т.н. «безумства», если можно назвать безумством блестяще лично проведенные военные операции. Основывают города, расширяют предельность мира и прочее.

А что делает обычный человек? Ему современностью сообщено право любить, ему сказали, что он и герои древности в сущности ничем не отличаются в делах любви, что он такой же, и любовь ждет его в этой жизни как обязательная опция его человеческого счастья, на которое он безусловно имеет право, ибо живет в прекрасное время современности, цивилизации. И вот этот бедный человек, лишенный всего в том числе и знания о самом себе, понимания, кто он такой, зомбированный нежизнеспособными представлениями о реальности, персонифицированный знанием о том, что такое любовь на примерах великих влюбленных вступает в игру Любовь. Он жаждет любви, он любит, он ждет обещанного счастья любви. В итоге разочарования, разочарования, в лучшем случае. Современная поэтесса Ольга Аракелова прекрасно передала это в своем стихотворении:

Есть кинжал - он сердце ранит.
Есть огонь - он сердце жжет.
Есть любовь - она так манит,
Колет, ранит, жжет и лжет.

Точнее просто не скажешь. При этом учитывайте, что ранее, если любовь убивала человека, то он тем самым просто доказывал свою еще не зрелость и не достойность быть избранным, принадлежать к кругу элиты, способной управлять другими людьми. Не проходил испытание, отбор. Сегодня же это норма жизни всех. Какова дестабилизация социальных отношений от этого современного права любить? Это разрушение человека подчистую. С таким же успехом можно было бы всем внушать, что каждый способен на полеты как Икар, подталкивая всех к прыжкам в бездну.

Любое бытие в возможности (бытие мысли) с необходимостью реализуется в действительность. И что самое страшное, если и находится действительно отважный духом познания, который не сдается в реализации идеи любви и разочаровываясь пробует вновь и вновь, современное общество осуждает его, называя «ветреным», неустойчивым, легкомысленным в отношении мужчины, шлюхой, проституткой и так далее в отношении женщины. В некоторых странах за это еще и формально –юридическое наказание предусмотрено! Это чудовищно!!! Образ, который навязывает нам современность – любовь должна трансформироваться при взаимном согласии в семью, а семья это самое ценное и неважно, что в ней плохо, это семья. При этом все назначение семьи, сущность семьи сведена к любви! И уж если будучи в семье полюбил другого человека, обязательно надо создать семью с тем, кого любишь, не мучить себя старыми связями, в которых любовь уже не живет. И эта логика абсурда разделяется абсолютным большинством жителей Западного мира! И заметьте еще одно, в любви у современности никто не виноват! Полюбил, ну раз так случилось – создай новую семью!


Этот верх абсурда уничтожил самостоятельность организации отдельных членов общества. Семья перестала быть опорой, так как перестала восприниматься людьми как рационально - социальное необходимое. Рациональное отношение к семье в отсутствии любви стало считаться ущербным, лишенным радости. Нет необходимости говорить, что это усилило многократно социальные противоречия и власть государства над человеком (наследственное право и семейное право почему- то не претерпели изменения адекватного изменению статуса семьи). Дестабилизация семейных отношений вызвала падение веры в церковь, которая продолжала заключать браки, основанные исключительно на любви. Слово данное Богу постепенно стало ничего не стоить, понятие же чести и верности, стали понятиями обслуживающими любовь.

Прибавьте к этому тысячи, сотни тысяч книг, взахлеб повествующих о великих чувствах и так далее, и вы получите чудовищную картину диверсии в отношении человека современностью.

Зачем? Только из –за одного - усиление государственной власти. Захват власти людишками, такими же, как и те кем они правят. И это продолжалось вплоть до второй половины ХХ века. Только в этот период времени стала возрождаться аристократия. Прослойка тех, кто понимал, что мир нуждается в других правилах, отличных от правил элиты, что сообщение каких – то ценностей носит прежде всего управленческий характер, игровой. Но этой аристократии еще предстоит пройти эволюционный путь самосознания, который будет намного длиннее того времени, которое осталось современности.

Если как - то можно охарактеризовать сущность современности – неумение признавать собственности ошибок. Любое понятие ереси в средние века было толерантнее современной уверенности в собственной правоте. Если инквизиция предоставляла право отстоять свои убеждения, то современность их лечит. Человек попадая в ловушку мифа любви не может от него избавиться самостоятельно, как например, от мифа демократии. Ему необходимо сбежать. В лучшем случае это алкоголизм, наркомания, преступление. В худшем это так называемые психотерапевтические сеансы, на которых постепенно поэтапно доказывают, что это всего лишь ошибка в объекте, при некоторой коррелирующей субъектной девиации мировосприятия. Что любовь, конечно, есть просто к ней необходимо специальным образом относиться и все будет хорошо. Человека держат в круге мифа, не давая ему возможности осознать истину. Так проходит жизнь очень многих людей. В ожидании, в томительности приглядывания к миру, в паранойе, в поиске вечного значения, знака судьбы. Вредно ли это? Смотря какая концепция руководит представлением о человеке в тот или иной период его жизни. Если мы говорим о человеке как о некоторой свободе в той области, которая не составляет компетенцию Бога, то тогда человек становится сам хозяином своей судьбы и определяет свои идеалы на основании встречности и подобия, во многом руководствуясь опытом прошлого, теми образами, в которых он находит абсолютную встречность и подобие. Миф любви сегодня отнимает у человека самое главное- возможность сформировать собственность бытия. Вместе с тем, следует отметить, что появляется новая порода людей, адаптированных современностью к мифу любви. Они не являются формой ортодоксальной семьи, они не соединяют усилия в общих целях, они не желают что- то менять, но они счастливы в браке, любят свои семьи и ни к чему не стремятся. Их жизнь это вечное поддерживание семейного счастья, вера в то, что именно в этом личная жизнь и личное счастье каждого. Супруг, как свидетель твоей жизни, как твоя вторая половина. Нет никаких желаний подвигов, нет уверенности в необходимости что- то менять, приспособление к внешней среде, устойчивость развития – вот главное для них.

Мифу любви сопутствуют мифы единственного, силы любви, преодоления препятствий и так далее. Современностью активно культивируется идея, что каждый может участвовать в любви. Соответственно, даже те, кто будет всю жизнь работать, чтобы обеспечить себя предметами только первой необходимости начинают искать любовь, желать ее и, соответственно, для них действует принцип, что любовь превосходит все. Все преодолеет. Нет худшего заблуждения. Когда соответственно, данность этого положения не срабатывает современная форма опознавания мира идентифицирует данного субъекта как неудачника, приводя весьма убедительные исторические примеры. Можно ли в такой ситуации говорить о возможности рождения социально – ответственных людей? Тех, кто имеет волю для того, чтобы реализовать свое и только свое представление о мире в этой действительности? Однозначно нет, так как даже если у индивидуума и есть данное представление, его воля не переживет мифа любви. Такого рода представления, бытие в возможности, являются уникальной формой восприятия мира, которое либо руководит человеком и как любая истина требует от него полного абсолютного служения, либо со временем трансформируется в ненависть, в дух отрицания. Но найти для себя спутника жизни, которого любишь и который любит тебя именно за это представление, за то, что ты его носитель, невозможно. Остальное, как правило, подобного рода субъектов не удовлетворяет. Но кто знает об этом? Где об этом пропагандируется. Где современность посылает сообщение гениям, что только их мнение и ценно в этом мире и для этого мира?

Вместо этого миф любви учит только одному – все возможно, тебе повезет, не бойся, играй, если проиграешь –ничего страшного. Это все равно как пропагандировать наркотики, алкоголь (последнее в принципе делается), прыжки без парашюта и т.п. При этом современность полностью самоустраняется от авторства такого понимания любви, не считает его искусственным (хотя есть прекрасные исторические свидетельства Великой Французской революции).

Миф любви превратил человека в раба, устранив какое – либо сознание из области его жизни. С ликвидацией аристократии любовь как истинное наслаждение, как высшая форма проявления человека вообще перестала себя обнаруживать, в области доступной коммуникативности восприятия. Это еще один миф сопутствующий любви – таинство, трансформированное в тайность личной жизни. Современность учит человека оставаться наедине с своим чувством. И, если ранее общество активно коррелировало процесс любви у все того же простолюдина, хоть как- то обеспечивая его стабильность восприятия социальной действительности, то сегодня человеку просто некуда обратиться, а еще хуже никто ему не поможет, так по «этим вопросам никто не вправе советовать» , «сердцу не прикажешь» и прочее. Конечно, здесь можно было бы руководствоваться лозунгом старика Ницше: «все что не убьет - сделает сильнее». Но парадокс в том, что любовь в таком ее неподдельном восприятии убивает. Любовью нельзя переболеть, изменения личности после разочарования в любви весьма существенны. По сути современный человек уже давно не восприимчив ни к своей душевной трагедии, ни к несчастью своего собрата. Людьми, которые загнанны в угол и уже не ищут спасения, которые бегут к Богу только в надежде на избавление от мук ада земного, - очень легко управлять. Цель мифа в данном случае деморализовать массы до уровня вечного терпения, страдания.

В следующий раз, когда произойдет возрождение Западной цивилизации это учтут, но пока современность руководит процессом именно так. Деструкция огромна. Возврат к Богу невозможен, критическая способность мышления подавлена. Если где и появится человек сознательно отказывающийся играть в любовь, считающий ее не делом своей жизни, то его с легкостью записывают в изгои и моральные уроды.

Но будем надеяться, что так будет не всегда. Рано или поздно искусственность парадигмы мифа любви для всех станет очевидной, но по темпу развития современной цивилизация не факт, что к тому времени социум западной парадигмы будет существовать в таком виде как сейчас. Единственное, что мы, инфицированные мифом любви, можем сделать друг для друга – это понять, что являемся жертвами великой превосходно проведенной диверсии. Никогда еще государство так глубоко не забиралось в человека.

 

Миф № 6
«ЗНАНИЕ»

Человек так устроен, что ему надо находиться в душевном покое относительно определенных вещей, ему надо знать. Знание есть форма равновесия идеального и реального, когда все в области идеального соответствует реальному, а все в области реального соответствует идеальному. При таких обстоятельствах можно говорить, что мы знаем что- то. Парадоксально то, что в мире весьма мало вещей, соответствующих этому определению. Но в каждую историческую эпоху должна быть сумма каких –то общественных знаний, титульных знаний, известная определенному кругу лиц, обеспечивающая бытие данного общества. Непосредственное воздействие на окружающую среду невозможно без сохранения опыта такого воздействия. Сейчас многие связи генезиса утрачены (как мы не можем воспроизвести генезис языка). Людям необходимо точно знать определенные вещи, иначе мир превращается в хаос. Единожды стабилизированный хаос становится формой стабильности, не прекращающей свое развитие в дальнейшем. Человеческий мир как форма стабильности человеческого вида по отношению к природе не исключение. В ранних стадиях это копирование хаотичности окружающего, перенос внешнего во внутреннее, - обряды, ритуалы, тотемы и прочее. Далее с ростом мета среды, а точнее с ростом городов как формы социального общежития первичной для восприятия вновь рождающегося, была уже не природа, а городская среда обитания. Хаотичные заданные здесь уже носят социальный характер, а, следовательно, во многом управляются волей человека, властью. Так появляется конгломерат необходимых знаний о власти о том, как устроен мир. Так рождается сакрализация власти. Знание здесь необходимо точно так же, как навыки охотника в лесу. Для стабилизации знаний, их известности рождается право. Практика знания повсеместна. Знание людей обеспечивает социальную стабильность. Но только определенные знания.

Но есть определенные знания, которые только в современности приобрели повсеместный характер. В античности к примеру писать умели только избранные. Допуск к философии, астрономии и прочим формам знаний так же имели только избранные , элита. Это были знания обеспечивающие власть. Само по себе образование было делом аристократии. Устройство мира, накопленный социальный опыт – все это принадлежало тем, кто владел миром, был формой власти. И только отличительной чертой современности стало понятие базисных общих, унифицированных знаний о мире в противовес религии античности. Если ранее единственным источником идеального была религия, церковь, то в современности путем идеи Просвещения самому широкому кругу лиц сообщается самая суть представлений современного о мировом устройстве, о мире. Школьная программа вводит ребенка в мир знаний, которые раскрывают ему все. Далее в университете и прочих высших учебных заведениях картина дополняется и структурируется применительно к профессиональной области. Но в целом наше общество сегодня состоит из людей, которые однозначно умеют читать, писать, считать, имеют определенное представление о мире и его устройстве с химической, медицинской, физической точки зрения и прочее. Данное положение вещей по мысли Великих притворщиков служило двум целям: управленческой и экономической. Управление в рамках современного государства должно было разрушить догматы церкви, а естественно –научное знание для этого подходило идеально, экономика нуждалась в квалифицированных рабочих руках, способных по крайней мере прочесть инструкцию к машине. Но прекрасная традиция превратилась в руках государства в тотальность. Образование стало обязательным для всех. При этом нельзя не сказать, что вера в разум на заре современности действительно была сильна. И многим казалось, что узнай человек все о мире или будь он грамотнее, он не только будет полезен политически и экономически, но он так же станет счастливым, так как сможет самостоятельным образом принимать решения, соответствующие гармонии мироздания.

Однако со временем стали очевидны некоторые вещи. Во – первых определенная доля людей ни при каких обстоятельствах с самого юного возраста не мирилась с необходимостью образования. Далее порой рост научно- технического прогресса, социального прогресса и изменений, в несколько раз опережал образовательную программу и делал ее просто ненужной. Системе образования не удалось решить вопрос идентификации личности, не удалось дать ответы на вопросы самопознания, становления личностного. Многие теории и открытия естествознания, которые во время Великих притворщиков были аксиомой, со временем, не выдержали научной конкуренции и были признаны всего лишь одной из теорий. В настоящее время стало очевидным, что само по себе знание не дает ничего. Оно не в состоянии обеспечить способность индивидуума к выживанию. Любая область знания не может быть передана в самом общем виде в рамках образовательной системы в достаточной степени, чтобы человек был признан сведущим в той или иной области, т.н. профессионал. Для того, чтобы стать профессионалом в той или иной области, а особенно в области социальных отношений (врачи, юристы, экономисты, управленцы и прочее), человек должен проучиться в системе образования порядка 15 лет, затем порядка 10 лет отработать по специальности, для того чтобы можно было говорить о его интегрировании в ту или иную социальную группу. Сравнительные исследования с той же греческой пайдейей не выдерживают никакой критики. Путь просвещения в конце концов терпит сегодня фиаско еще и в силу полного поражения постиндустриального общества по экономическим показателям. Картины мира постоянно пересматриваются, уровень доверия к естественной науке необычайно высок среди населения и невероятно низок у самих ученых. Государство, устав от постоянно изменяющихся научно – доказанных политических концепций верит только в самое себя и работает только в отношении того, о чем успели договориться на международном уровне (демократия, права человека и прочее). На крики о приближающихся техногенных катастрофах и тому подобное стараются не отвечать, или реагировать локально. Сам человек с его проблемами счастья и несчастья вообще позабыт, размыт и переведен в статус самостоятельного жизнеобеспечения. Большинство людей, получивших блестящее образование , добившихся социального успеха не используют 90% полученных знаний. Некоторые же, не получившие никакого образования, проявляют в социуме невероятную мудрость и социальную успешность. Средние показатели современных государственных лидеров по осведомленности о том, как устроен мир с академической точки зрения чудовищны, однако это не мешает их политике.

Многознание ума не прибавляет. Но может быть все дело в том, что современное знание это тоже миф, еще один миф, который просто в силу своей природы и не может прибавлять ума. Знание в данном случае это как некоторый рассказ шамана о том, что творится на небе, как устроены взаимоотношения тотемов, что было, что будет, чем сердце успокоится? А вера в то, что знание сила это часть мифа?


На самом деле так оно и есть. Людологическая школа познания с большим успехом доказала это. Здесь главное понять суть вопроса. Для того, чтобы прожить жизнь совсем необязательно знать как устроены ковалентные связи, или радиус атомного ядра урана. Всего лишь достаточно соблюдать правила социального общежития и развиваться тем образом, который приемлет социум (некоторые представители женского пола до сих пор это с успехом доказывают), соответствовать ожиданиям и не забывать свои интересы. Именно поэтому Гегель бы прав , когда сказал, что философия помогает жить обычной жизнью точно так же как знание физиологии помогает переваривать пищу. Человек не настолько разумен, как нам пытаются внушить и мир людей совершенно не зависит от знания. Вот государственная власть, возможность управлять напрямую зависит от знания. И это подтверждается тем, что государство сейчас совершенно засекреченная организация для своего народа. Так восполнилось обнародование знаний, которые раньше составляли исключительную компетенцию элиты, государства. Желание все засекретить и ничем не делиться – совершенно естественно. Государство так всегда существовало. Ибо согласно мифу существует только то, что названо (засекретил применение пыток - их вовсе и нет).

Большинство людей никогда опытным путем не проверит того, чему их учат, они никогда не удостоверяться. Но они все потеряют критическую способность мышления благодаря современному обучению. Необходимо понимать, что истина – удел очень немногих, это развлечение для элит, для которых это следующая после достигнутых форма времяпрепровождения.

Человеку, живущему в области кокона своей жизни абсолютно все равно солнце вращается вокруг земли, или земля вокруг солнца, плоская она или круглая. Но современность своей системой образования отняла у него веру в собственность познания. Именно поэтому мы сегодня видим вырождение т.н. «народного творчества». Человек перестал быть самобытным, открывающим истины познания в рамках своего «здесь и сейчас». Это тоже одна из уловок Великих притворщиков. Школа, как таковая, вырабатывает за время обучения стойкий настрой на восприятие той информации, которая исходит из уст поучающих. Необходимость насильственного знания – это форма в которой потом обретает себя одна из форм государственного насилия – убеждение. Знание всего лишь сумма содержательных вводных формы восприятия мира.

Нет другого знания, кроме того, в чем ты уверен, что ты познал собственностью пути познания, степень твоей уверенности есть форма надежности твоего знания, но уверенным можно быть лишь в том, что знаешь, что ничего не знаешь. Любое знание покидающее сферу заданности и условности превращается в апорию и сомнение, нет истин для всех.

Нельзя верить современности ни в чем, в особенности собственности форм познания. Только то, что ты познал сам, может быть для тебя предметом убежденности. Таковы правила игры, благодаря которым можно либо выиграть, либо проиграть, что тоже необходимо людологически понимать и осознавать.


Москва, 2007



Ссылки

1. В этом отношении, как иллюстрация «воли современности» человека, замечательно творение «Эпохи перемен» (СССР, 1990г) кинофильм Н. Досталя «Облако Рая».

2. Интересно то, что власть может и думает, что она приблизилась к народу, но вот представители народа до сих пор территориальную власть считают не совсем властью и «ходят» искать правду в большую, столичную, центральную власть повсеместно, реализуя по сути вековые традиции.

3. Даже уголовное наказание значительно меньше.

4. Поразительная догадка – «Но когда он (римлянин -Р.П.) отменял предприятие из –за того, что споткнулся на пороге своей двери (un romain retourmrait), то он абсолютно стоял выше нас, неверующих, и лучше знал человеческую душу, чем знаем ее, несмотря на все старания, мы»// З. Фрейд «Психопатология обыденной жизни», Санкт-Петербург, изд. «Азбука- классика», стр. 198.