Конституционный Суд РФ, не проводя слушаний, вынес Постановление №39-П от 9 ноября 2018 года, которым признал не противоречащим Конституции РФ изменение территориальной подсудности уголовного дела решением Верховного Суда РФ в связи с «возможностью влияния обвиняемого на деятельность государственных и общественных институтов» того региона, которому дело подсудно в силу закона. Действующий уголовно-процессуальный закон такого основания изменения подсудности не предусматривает. При этом рассмотрение дела незаконным составом суда всегда являлось и является сейчас безусловным основанием отмены приговора.
Это, конечно, очень странное решение, хотя, с другой стороны, оно вполне в духе времени. Приведённые в нём правовые аргументы, на мой взгляд, приводят к прямо противоположному выводу – о неконституционности изменения территориальной подсудности уголовного дела по такому основанию, как «возможность обвиняемого влиять на деятельность государственных и общественных институтов». Причём говорится даже не о доказанном влиянии (тем более - о незаконном, в том числе, связанном с угрозой чьей-либо жизни и здоровью), а лишь о самой возможности какого-то влияния.
Апеллирование к общественности и, следовательно, влияние на общественное мнение является неотъемлемым правом конституционного уровня любого лица, в том числе, и привлеченного к уголовной ответственности. Это прямо следует из статьи 29 Конституции России и статьи 10 Европейской Конвенции по защите прав человека и основных свобод. Ограничено это право, согласно статье 55 Конституции России, может быть только федеральным законом, и только для защиты ценностей высшего порядка, чего в данном случае явно не наблюдается.
Однако КС РФ, действуя явно в угоду публичным интересам, поставил это право под сомнение, а заодно и подчинил публичным интересам конституционное и международное признанное право каждого на рассмотрение его дела судом, созданным и действующим в соответствии с законом.
Не постеснялся КС РФ и прямо дезавуировать свою собственную позицию по этому же вопросу двадцатилетней давности, согласно которой для принятия индивидуального решения об изменении территориальной подсудности уголовного дела необходима не только состязательная процедура, но и чёткие правовые критерии. Таких критериев применительно к рассматриваемому случаю, очевидно, нет. Это подтверждают и доводы, приведённые КС в поддержку своего нынешнего вывода, которые весьма затруднительно назвать правовыми. Скорее, они относятся к категории социально-политических, при этом сами по себе вызывают недоумение.
Разве не сам судья, обладающий в силу своего статуса всеми необходимыми гарантиями, должен быть прежде всего озабочен своей беспристрастностью, отвечать за неё и неукоснительно блюсти её, в том числе, и вопреки общественному мнению и какому-либо влиянию? А в случае любых сомнений в собственной беспристрастности разве не обязан он устраниться из дела? Представляется, что аргументация КС РФ в этой части продиктована не столько заботой о судьях, сколько недостатком доверия к ним, что само по себе крайне прискорбно. Это же относится и к другим «государственным институтам», в том числе и тем всемогущим, которые обязаны охранять и обеспечивать законность и прозрачность действий органов власти и управления.
И уж совсем никуда не годится обоснование ограничения конституционного права на беспристрастный и законный суд соображениями процессуальной экономии.
Что же касается имеющихся законных возможностей обеспечить безопасное рассмотрение дела, то практика проведения выездных судебных разбирательств суда, которому дело подсудно в силу закона, на территории другого субъекта Федерации известна и при наличии оснований вполне оправдана.