Вице-президент Адвокатской палаты города Москвы Вадим Клювгант об основаниях, критериях и пределах оценки качества юридической помощи.
В настоящем комментарии к статье Нвера Гаспаряна «Когда защита признается неэффективной» автор подчеркивает, что не только властные правоприменители, но и органы адвокатского самоуправления весьма ограничены в возможностях оценки эффективности юридической помощи. Рассуждая о том, какие могут быть основания для такой оценки с их стороны, а также ее критерии и пределы, он приходит к следующим выводам: примеры «неэффективной» помощи адвоката, приведенные в публикации, иллюстрируют скорее недобросовестность адвоката при исполнении профессиональных обязанностей, чем эффективность оказанной юридической помощи; профессионально-этическая оценка исполнения адвокатом минимальных профессиональных требований (стандартов) – исключительная компетенция органов адвокатского самоуправления (при этом навязывание дисциплинарного реагирования здесь недопустимо); идея возложения на суд обязанности «принуждения адвоката к выполнению своих обязанностей» опасна и не может быть поддержана со стороны адвокатской корпорации; необходимо отграничивать неисполнение адвокатом требований закона и обязательных профессиональных требований (стандартов) от вопросов, относящихся к тактике защиты, в которых адвокат самостоятелен; контролировать извне можно только исполнение минимального набора ясных и измеримых обязательных требований, образующих стандарт защиты, но никак не ее «эффективность».
Меньше всего хотелось бы обсуждать поднятую уважаемым коллегой Нвером Гаспаряном проблему, отталкиваясь от дела Михаила Ефремова и действий его защиты. Во-первых, потому что адвокатский канон «Не комментируй чужие дела» по-прежнему в силе, и он был многократно нарушен применительно к этому делу. Во-вторых, потому что проблема оценки эффективности и добросовестности, если угодно – годности юридической помощи – вовсе не возникла впервые в этом деле. Просто оно избыточно и искусственно громкое. Проблема же эта была известна задолго до него и будет существовать столько, сколько будет существовать сама юридическая помощь. Сказанное, однако, вовсе не означает, что проблема не требует осмысления, а значит – и обсуждения. С этой оговоркой позволю себе высказать некоторые соображения, вполне осознавая, что полного консенсуса они могут не вызвать.
Нвер Гаспарян справедливо указывает на неоднозначные перспективы использования приведенных им прецедентов ЕСПЧ. Действительно, механическое, буквальное заимствование этих прецедентных позиций на нашей, отнюдь не самой благоприятной к защите, почве чревато серьезными опасностями. Одна из самых серьезных, о которой также пишет Нвер Гаспарян: «в условиях обвинительно ориентированного правосудия и при неправильно понятом содержании прецедентов они позволяют суду менять неугодного суду защитника и тем самым подменять органы адвокатской палаты в оценке качества оказанной юридической помощи».
Из этого он делает следующий вывод, на котором хотелось бы остановиться несколько подробнее: «Задача адвокатского сообщества – в полной мере использовать позитивные стороны и не допустить распространения негативных». Разумеется, я тоже за все позитивное и против всего негативного. Однако эта рекомендация из числа таких, которые гораздо легче сформулировать, чем исполнить. Более того, при неправильном понимании органами адвокатского сообщества пределов своих полномочий по оценке качества оказанной юридической помощи возникают, как и в случае с судами и следователями, дополнительные риски.
В этой связи хотелось бы подчеркнуть, что не только властные правоприменители, но и органы адвокатского самоуправления весьма ограничены в возможностях оценки эффективности юридической помощи. И для начала надо определиться с тем, какие могут быть основания для такой оценки с их стороны, а также ее критерии и пределы.
Все приведенные в статье Нвера Гаспаряна со ссылками на решения ЕСПЧ примеры «неэффективной» помощи адвоката при ближайшем рассмотрении оказываются примерами грубейших нарушений адвокатами основополагающих профессионально-этических, а в ряде случаев и законодательных требований: действия вопреки интересам или позиции доверителя, в том числе в интересах процессуального оппонента; неисполнение минимальных профессиональных требований (непроведение адвокатом конфиденциальной личной беседы с доверителем для подготовки к защите и согласования позиции, необжалование решений, нарушающих права и законные интересы доверителя, при наличии оснований для такого обжалования и т. п.). Таким образом, во всех этих случаях (к которым следовало бы добавить участие адвоката в деле в условиях конфликта интересов) речь на самом деле должна идти не столько о неэффективности юридической помощи адвоката, сколько о его недобросовестности при исполнении профессиональных обязанностей.
Такое профессиональное поведение адвоката безусловно должно пресекаться и получать соответствующее реагирование. Например, суд будет полностью прав, если в пределах своих полномочий поставит на обсуждение вопрос о действиях адвоката, занявшего позицию вопреки позиции доверителя либо участвующего в деле при наличии конфликта интересов. (Разумеется, конфликт интересов должен быть реальным, а не надуманным или гипотетическим, а различие в позициях адвоката и доверителя не должно быть связано с самооговором последнего). Более того, если суд не отреагирует на такие явные и грубые нарушения, он поставит под угрозу отмены свое решение, которое при таких обстоятельствах станет незаконным. Но прежде чем что-либо решать в подобной ситуации, суд обязан выслушать и выяснить позицию доверителя адвоката и самого адвоката. Разумеется, суд не оставит без реагирования и заявление об отказе от защитника (в том числе мотивированное его недобросовестностью, неисполнением профессиональных обязанностей), если таковое будет сделано его подзащитным, и несоответствие закону избранных адвокатом способов реализации позиции защиты, включая требования к процессуальным документам и сроки их подачи.
Что касается неисполнения или ненадлежащего исполнения адвокатом минимальных профессиональных требований (стандартов): ознакомление с материалами дела, конфиденциальная беседа с доверителем для выяснения всех существенных вопросов и согласования позиции, обжалование решений, нарушающих права доверителя, и т. п., то надлежащее реагирование на эти нарушения, как и оценка нарушений первой группы с позиций профессионально-этических требований, – исключительная компетенция органов адвокатского самоуправления. При этом полномочия этих органов входить в такую оценку возникают и реализуются исключительно в процедуре дисциплинарного производства, при наличии допустимого повода для его возбуждения. Навязывание дисциплинарного реагирования так же недопустимо, как и навязывание юридической помощи. Понимаю, что вызову несогласие некоторых коллег этими словами, но все же остаюсь при убеждении: мы должны исходить из презумпции добросовестности каждого адвоката, и пусть лучше какие-то адвокатские недоработки останутся без дисциплинарного реагирования, чем органы адвокатского самоуправления превратятся в корпоративную инквизицию с элементами сыска. Как показывает обширная дисциплинарная практика Адвокатской палаты г. Москвы, известная автору этих строк не понаслышке, недобросовестный адвокат обязательно проявится по надлежащему поводу. А адвокат, допустивший ошибку по неопытности или по недомыслию, извлечет из нее урок и не повторит ее в будущем. К тому же, в арсенале адвокатской корпорации есть и другие действенные способы побуждения к добросовестности и профессионализму – обучающие, разъясняющие, мотивирующие.
Еще более сомнительной и опасной представляется идея возложения на суд (не говоря уже о следователе) полномочия, а тем более – обязанности «принуждения адвоката к выполнению своих обязанностей». Не нужно обладать богатым воображением, чтобы представить, что в наших более чем суровых реалиях уголовного судопроизводства открытие этого «ящика Пандоры» привело бы к появлению еще одного весьма эффективного способа воспрепятствования адвокатской деятельности. Полагаю, что никакими соображениями интересов правосудия не может быть оправдана поддержка такой идеи со стороны адвокатской корпорации.
Еще одно немаловажное соображение. Нужно четко отграничивать неисполнение (ненадлежащее исполнение) адвокатом требований закона и обязательных профессиональных требований (стандартов) от вопросов, относящихся к тактике защиты: когда, кому, сколько и каких вопросов задавать и не задавать, какие и когда заявлять ходатайства, подавать жалобы и т. д. И если в случае с обязательными требованиями вмешательство извне в деятельность адвоката-защитника в определенных случаях может быть оправданно и даже необходимо (см. выше), то все вопросы, относящиеся к тактике, решаются адвокатом самостоятельно в рамках реализации его статуса независимого профессионального советника. Презюмируется, что адвокат, будучи профессионалом и руководствуясь заповедью «не навреди», знает и понимает, почему он ведет себя с той или иной степенью активности в каждый момент разбирательства по делу. И эти его решения, как и их реализация, – не предмет оценки извне. Для наглядности напомню сакраментальный пример, когда адвокат-защитник, молча просидев все судебное следствие, в дополнениях к нему представил справку, подтверждающую неопровержимое алиби своего подзащитного, который в результате был оправдан.
Только доверитель и адвокат могут быть участниками выработки тактики поведения стороны защиты в суде, и только доверитель вправе оценивать эффективность ее реализации – ведь помощь адвокат оказывал именно ему и никому больше. И только доверитель знает, каких целей он хотел достигнуть той или иной защитой: оправдания и реабилитации, или меньшего объема обвинения и, возможно, мягкого наказания, или еще чего-то. Замечу попутно: здесь, в вопросах тактики, безусловно есть место и для вкусовых предпочтений доверителя и адвоката. Им вместе решать, насколько громкой, протестной и эпатажной, или наоборот – тихой и коллаборационистской, будет защита. Но даже доверитель не вправе посягать на независимость адвоката в вопросах тактики, не говоря уже о том, что Кодекс профессиональной этики адвоката требует ставить закон и нравственность выше воли доверителя (п. 1 ст. 10). Чтобы быть правильно понятым, подчеркну: речь здесь не идет о позиции по отношению к обвинению: она у адвоката, разумеется, не может быть иной, чем у доверителя. При этом адвокат во всех случаях должен исчерпывающе полно и ясно объяснить доверителю последствия выбора той или иной позиции и стратегии защиты, чтобы его решение было осознанным.
Наконец, последнее. Доверитель в своих оценках всегда субъективен, что вполне естественно. При этом далеко не факт, что он будет прав объективно, и от него невозможно этого требовать. А какие объективные критерии эффективности (не путать с добросовестностью!) защиты могут быть предложены? Результат по делу в сопоставлении с позицией защиты? Это при нынешнем-то состоянии правосудия?.. Тогда что: количество произнесенных адвокатом слов и громкость голоса? Количество и объем написанных им документов? Аккуратность ведения адвокатского досье? Очевидно же, что все это не годится в качестве объективных профессиональных критериев эффективности защиты, а ничего другого и нет. И в этом видится еще одно подтверждение того, что контролировать извне можно только исполнение минимального набора ясных и измеримых обязательных требований, образующих стандарт защиты. Но никак не ее «эффективность». Такова важная особенность свободной и творческой адвокатской профессии, о которой не следует забывать никому и никогда.
Источник: Адвокатская газета.Фото: ЗНАК.