Вице-президент Адвокатской палаты города Москвы Вадим Клювгант
Подводя итоги рассмотрения первых дел с участием присяжных в районных судах Москвы, председатель Мосгорсуда Ольга Александровна Егорова высказала суровый упрёк в адрес следователей: «разучились собирать и анализировать доказательства» (https://www.interfax.ru/interview/643992). В этом, по её мнению, заключается одна из причин высокой доли оправдательных вердиктов присяжных — шесть из одиннадцати. Генеральный прокурор России тоже говорит о деградации следствия (https://www.interfax.ru/russia/600974).
Не знаю, к каким выводам придёт специально назначенная Председателем Следственного Комитета России проверка работы следователей по делам, завершившимся в Москве оправдательными вердиктами. Но не удивлюсь, если это будет вывод о том, что во всём виноваты «некомпетентные присяжные». Уже доводилось слышать такое от следственных властей, для которых, похоже, невиновных не существует вовсе. Во всяком случае, среди людей, попавших в зону их внимания.
Но, нравится это кому-то или нет, с жёсткими критическими оценками, высказанным в адрес следствия председателем Мосгорсуда и Генеральным прокурором, невозможно не согласиться, если быть честными. И не только из-за результатов рассмотрения дел присяжными, тем более, что дел таких, к большому сожалению, пока крайне мало. Собственная практика профессионального общения со следователями разных уровней (включая самый высокий) по разным делам, сопоставление их нынешних профессиональных стандартов со своим прошлым следственным опытом, богатый опыт коллег свидетельствуют о том же: настоящая интеллектуальная деятельность по проверке наличия состава преступления, установлению обстоятельств его совершения и причастных лиц, составляющая самую суть профессии следователя, по большей части стала «преданьем старины глубокой». Не всякий нынешний следователь даже знает и понимает, что это такое. Эта интеллектуальная деятельность, которая должна завершаться честными выводами, основанными на добросовестной оценке доказательств с позиций презумпции невиновности, подменена, как правило, оформлением обвинительных бумаг в нужном порядке. Процессуальная самостоятельность следователя тоже превратилась в «неведому зверушку». Его основная задача — выполнить указания руководства. О самостоятельности же вспоминают, в основном, тогда, когда нужен предлог, чтобы отмахнуться от назойливых защитников: мол, не учите нас дела расследовать, не приставайте со своими ходатайствами, мы — процессуально самостоятельные, сами разберёмся.
Другое дело, что такая деградация случилась не сама по себе: она востребована «сверху» и поощряется чрезмерной благосклонностью судов (тех, которые без присяжных и без оправданий, и в которых рассматривается подавляющее число дел) к любому капризу и любой халтуре стороны обвинения. А сторона эта, между прочим, состоит не только из следователей, но и из прокуроров – государственных обвинителей, среди которых симптомы деградации выражены и распространены ничуть не меньше. Председатель Мосгорсуда, кстати, и об этом не забыла сказать, одинаково неудовлетворительно оценив и качество собирания доказательств, и качество их представления суду стороной обвинения. Но обо всём этом, хорошо известном и вполне очевидном, мои коллеги уже многократно высказались, в том числе, комментируя интервью председателя Мосгорсуда.
Между тем, оценки О.А. Егоровой показательны далеко не только этим. Гораздо более существенным в её оценках представляется то, что от лидеров судебной власти приходится слышать, мягко говоря, нечасто: на первое место среди причин высокой доли оправданий в суде присяжных ею поставлена «сильная работа стороны защиты». И дело вовсе не в приятности этих слов для адвокатского слуха. Общеизвестно, что защитники гораздо лучше готовы к сложной работе в суде присяжных, чем обвинители. Важно, что этими словами высокопоставленного судьи признано главное преимущество суда присяжных: там есть реальная состязательность, там судьи (эти самые присяжные заседатели) слушают и слышат обе стороны, а не просто читают обвинительное заключение и переписывают его в приговор. Ольге Александровне нравится думать, что присяжные «принимают решение сердцем». Не очень понятно, почему не разумом, не житейской мудростью они, по её мнению, руководствуются, а лишь «сердцем». Но, опять же, важно не это, а то, что председатель Мосгорсуда признаёт: присяжные принимают решение «исходя из того, что увидели в судебном заседании». А это значит — не исходя лишь из того, что написал следователь в обвинительном заключении и повторил прокурор в суде. Здесь стоит напомнить, что присяжные отвечают только на поставленные перед ними вопросы офактической стороне дела: доказано – не доказано. Юридическихвопросов они не касаются, их на основании вердикта присяжных решает профессиональный судья, председательствующий по делу. И вот, почувствуйте разницу: шесть оправдательных вердиктов по первым одиннадцати делам, рассмотренным с участием присяжных в районных судах Москвы в 2018 году.
Поэтому главный вывод номер один: суд присяжных — лучшая форма суда. Его нужно всячески поддерживать, развивать, оберегать от наветов. И конечно же, расширять его компетенцию. Именно это должно быть государственной политикой в области правосудия. Развитие суда присяжных не только внесёт элемент правосудия в рутину судопроизводства, где уже около трёх четвертей уголовных дел рассматривается без исследования доказательств (в «особом порядке»). Оно станет и мощным лекарством от профессиональной деградации: в суде присяжных надо действительно иметь доказательства и уметь их представить, надо сильно думать и много трудиться, убедительно обосновывать свою позицию перед «судьями совести». Там не получится выиграть, если привычно бубнить шаблонные фразы, одинаковые для любого дела, не беспокоясь о результате такой «работы», как правило, заранее известном.
Второй главный вывод: защита — важнейшая неотъемлемая часть правосудия. Игнорировать её, дискриминировать, подавлять и унижать – значит, уничтожать правосудие. А заодно усиливать деградацию органов преследования и обвинительной власти, делая её необратимой и неизлечимой. Они не могут не деградировать, если избавлены от необходимости честного состязания с равноправным оппонентом.
И поэтому очень хочется попросить Ольгу Александровну Егорову и всех её коллег — судей быть последовательными и мудрыми. Признавая силу и значимость защиты и защитников в общем и целом, дайте им возможность полноценно работать и проявлять эту свою силу в каждом конкретном деле, где вы председательствуете. Не загоняйте защиту в прокрустово ложе, размер которого к тому же неуклонно сжимается. Адвокат представил суду документ, полученный от доверителя – он «преступник-фальсификатор», «противодействующий правосудию». Высказал нелицеприятные оценки ведения процесса председательствующим судьёй, заявив ему отвод – «преступник, не уважающий суд». Получил гонорар необычно высокого размера – «преступник-похититель». Оказывал профессиональную юридическую помощь человеку, назначенному «врагом государства» — «преступник» и «член «организованной группы» во главе с этим самым «врагом». Всё это, к сожалению, реальные истории, происходящие, в том числе, в Москве и Подмосковье. О незаконных отстранениях адвокатов от участия в деле и бурном потоке судейских дисциплинарных обвинений в адрес адвокатов во всех мыслимых и немыслимых прегрешениях уже и говорить не приходится.
И кто-то правда думает, что если защита поставлена в такие условия, то сторона обвинения, представляющая государство, не будет деградировать, а правосудие почему-то будет вершиться?
Сильная работа защиты необходима не только подсудимому. Она необходима для того, чтобы в суде было правосудие. И, между прочим, никто не знает, когда и в связи с чем сильная защита понадобится ему самому. «Не спрашивай, по ком звонит колокол, он звонит по Тебе»...
С наступающим всех Новым годом, и пусть в нём будет как можно больше сильной защиты, суда присяжных и правосудия!