Последние годы общественная жизнь в стране заметно политизировалась. Люди стали острее реагировать на кризисные явления в экономике, коррупцию, сомнительные, а то и просто сфабрикованные «террористические» и «экстремистские» дела, гонения на несистемную оппозицию. Повеяло политикой и в нашем профессиональном сообществе, пошли атаки на вековую максиму – «адвокатура вне политики».
Первоначально призыв к адвокатам идти в политику раздался со стороны «неофитов бледных со взором горящим», взявшихся поучать коллег, что им нужно защищать не столько интересы доверителей, сколько идеи и принципы, – и я только улыбнулся. Но когда лозунг «адвокат – существо политическое», сопровождающийся упреками товарищам по профессии в конформизме, страхе и отторжении всякой протестной корпоративной активности, провозглашается и поддерживается адвокатами с солидным профессиональным стажем – впору озаботиться. Ибо касается самого существа адвокатской деятельности, ее назначения.
Побуждать адвокатов иметь идеологические убеждения – значит ломиться в открытую дверь. У каждого из нас, безусловно, есть свои взгляды на политику, экономику, государственное и общественное устройство, историю страны. Вот только взгляды эти – вовсе не обязательно демократические и либеральные, как, судя по всему, посчитали адвокаты, бросившие коллегам клич «не оставаться в стороне от политических веяний». В полной мере разброс идейных позиций членов нашего сообщества проявился только что в отношении как оппозиционной деятельности Алексея Навального, так и его уголовного дела – обнаружились среди адвокатов и либералы, и коммунисты, и имперцы, и национал-патриоты; попадаются даже монархисты и неосталинисты. И что, прикажете при таком многоголосье нашей Федеральной палате откликнуться на предложение одного адвокатского бюро и дать корпоративную оценку уголовного преследования оппозиционного политика?!
* * *
А вот с тезисом о том, что политические установки и пристрастия адвоката должны отражаться на выборе им дел и проведении защиты по уже принятым поручениям – большой вопрос. Известно, что успешней всего революционеров в царской России защищали как раз адвокаты-либералы, которые вовсе не разделяли социалистических идей подсудимых. «Король русской адвокатуры» Владимир Спасович, возглавлявший сторону защиты на всех крупных политических процессах 70-х гг. XIX в., оставил непревзойденные образцы судебных речей по «нечаевскому делу», «делу 193-х», «делу Петра Щапова». По всеобщему признанию, представители так называемой молодой адвокатуры, проводившие защиты по политическим делам в период революционной смуты 1900-х. гг., как правило, уступали в профессиональном мастерстве своим предшественникам – «первопризывникам», подменяя нередко правовой анализ оппозиционной риторикой. Не случайно на брежневских политических процессах 1960-х гг. советские адвокаты использовали методику, разработанную Спасовичем и его товарищами. Состоялась перекличка времен, разделенных столетием.
«Блуждание мысли, – говорил Спасович на “процессе 193-х”, – вещь нигде и никогда не наказуемая с римских еще времен. Оно и у нас ненаказуемо как политическое преступление».
«Я имею право утверждать, что наш закон не знает уголовной ответственности ни за убеждения, ни за мысли, ни за идеи... Если мотивы, своеобразие мнений и убеждений прокурор охарактеризовал как политическую незрелость и неустойчивость, то за политическую незрелость и неустойчивость нет уголовной ответственности», – это уже из речи выдающегося советского адвоката Софьи Каллистратовой на суде над участниками протестной демонстрации на Красной площади против вторжения войск Варшавского договора 21 августа 1968 г. в Чехословакию.
То, что, проводя такую линию защиты диссидентов, адвокат Дина Каминская, как она пишет в своих воспоминаниях, разделяла при этом их взгляды, оставалось «за кадром». И не только потому, что открытая поддержка оценок подзащитными политического строя в Советском Союзе была бы для адвоката самоубийственной, означала немедленное изгнание из коллегии с реальной перспективой переместиться на скамью подсудимых. Для профессиональной защиты она была просто излишней и даже могла нанести вред. Кстати, в согласии с идейными позициями своих подзащитных Дина Исааковна пребывала не по всем политическим делам, о чем упоминает в своих «Записках адвоката» (Вермонт: Хроника Пресс, 1984. С. 189). И это отнюдь не препятствовало ей отстаивать право подсудимых на свободу мысли и слова, присутствовавшее во всех советских конституциях, но толковавшееся тоталитарной властью исключительно как свобода «за», но не свобода «против».
В защитительные речи адвокатов на политических процессах начала ХХ в., когда стало предельно ясно, что царский режим изжил себя, солидарность с демократическими идеями подзащитных просилась, конечно же, сама собой. Нельзя, однако, забывать что успех защиты – оправдания, смягчение наказания, пересмотр обвинительных приговоров (а они были! ибо суды в царской России, благодаря Судебной реформе 1864 г. Александра II, приобрели независимость от исполнительной власти) – ковался не резкой критикой социальных условий, а юридическим опровержением обвинений участвовавшими в коллективных защитах корифеями классической школы – Александром Турчаниновым, Вильгельмом Люстигом, Николаем Карабчевским.
* * *
Несправедливо обличать представителей «молодой адвокатуры» в том, что своей солидарностью с демократическими убеждениями подсудимых они в итоге привели к власти большевиков. Они мужественно отстаивали права борцов с самодержавием, произволом и жестокостью царской администрации на свободу убеждений, стачки и забастовки, протестные демонстрации.
Но есть основания укорить их с другой стороны – корпоративной, профессиональной. Адвокатское дело весьма специфично. В своем знаменитом «Парадоксе об адвокате» Эдмунд Пикар не случайно определил его как «общественное служение, служение трудное, суровое и серьезное». Общественное мнение всегда тяжело усваивало, что это служение выражается именно в абсолютной односторонности адвокатской деятельности, полнейшем запрете адвокату нанести клиенту хоть какой-то вред. Можно смело утверждать, что отмечаемое Пикаром в середине XIX в. «традиционно отрицательное отношение обывателей к адвокатам еще со времен Древнего Рима», «название нас толпой “торгашами слова”» не только не было изжито полтора века назад, но и существует до сих пор. Один английский барристер, современник Пикара, мудро заметил: «Большая ошибка – делить судебные дела на “чёрные” и “белые”, значительная их часть – «серая».
Средства познания в правосудии изначально несовершенны. Большинство доказательств ныне, как и в прошлые века, – это показания людей: свидетелей, потерпевших, соучастников. Самое объективное и умелое расследование, самое беспристрастное и профессиональное судебное разбирательство может так и не привести к достоверному знанию. Полностью развеять навлеченное на подсудимого подозрение не удается, остаются неустранимые сомнения, каковые по принципу презумпции невиновности надлежит толковать в пользу обвиняемого. Часто подчеркивается, что адвокат должен отстаивать только законные интересы подзащитного. Так вот: интерес подсудимого, отрицающего свою вину, оправдаться всегда законен – незаконными могут быть лишь средства защиты.
При постоянном участии в разрешении «серых» дел, когда, добившись оправдания, адвокат сознает, что, защищая право, он не обязательно защитил правду, для сохранения чувства собственного достоинства, внутреннего психологического комфорта ему необходимо выработать стойкую профессиональную установку. В соответствии с которой для него в процессе существует не «было – не было», а «доказано – не доказано». Довольно редко адвокату выпадает случай защищать «белого и пушистого», чья невиновность, да еще и в сочетании с человеческой привлекательностью, становится абсолютно ясна, и право сливается с объективной истиной и справедливостью.
Общество рукоплещет адвокатам по таким делам, особенно когда человек преследуется за свои убеждения, а защита ведется благотворительно. В прессе ослабевают нападки на профессию, уходят ярлыки «продажное негодование», «организованное содействие неправде», «прелюбодеи слова», «софисты нового времени».
Но внутри адвокатского цеха делить уголовные защиты на праведные и неправедные, нравственные и безнравственные недопустимо. Право на защиту универсально, и адвокат, следуя этому принципу, по словам того же Пикара, «защищает это дело потому, что к нему первому с ним обратились, что он был достаточно свободен, чтобы его принять; что он считал профессионально бесчестным бежать от опасности или ждать, когда к нему обратится лучший клиент».
И именно этот выработанный классической европейской адвокатурой принцип стал размывать московский кружок адвокатов – политических защитников, «присвоив себе роль блюстителя нравственности сословия» (Гессен И.В. История русской адвокатуры. Том I. М.: Юрист, 1997. С. 307). Так, кружок, приобретя большое влияние в Совете, вынес порицание не состоявшему в кружке присяжному поверенному Л.Е. Владимирову за его защиту жандармского полковника, обвинявшегося в растлении. «Попал под раздачу» даже один из лидеров молодой адвокатуры В.А. Маклаков за принятие на себя защиты миллионера Тагиева, обвинявшегося в истязании (Гессен И.В. Указ. соч. С. 307, 333).
* * *
Такая идеологическая оценка «праведности» защиты не только по политическим, но и по общеуголовным делам, искажавшая традиционный профессиональный подход к принятию и выполнению адвокатами поручений, затем проросла уже в советской адвокатуре, приобретя окраску большевистского режима и расшатывая в глазах адвокатов престиж их правозаступной деятельности. Оказалось, что советский адвокат должен защищать не всякого обвиняемого, отрицающего свою вину.
Высокими словами о самом справедливом обществе в мире, единении социалистического государства и личности прикрывалось настороженное отношение тоталитарной власти к адвокатуре, которое наглядно выразил в 1929 г. (год так называемого великого перелома) будущий Прокурор СССР А.Я. Вышинский: «На защитнике не лежит обязанность защищать своего клиента во что бы то ни стало. Защита в советском суде так же служит интересам истины и государства, как и прокуратура и суд» (Энциклопедия государства и права. Том I. М., 1929. С. 45). В последнем советском комментарии к УПК РСФСР 1985 г. под редакцией тогдашних Генерального прокурора СССР и председателя Верховного Суда РСФСР адвокатам предлагалось убеждать отрицающего свою вину обвиняемого «в необходимости дать правдивые показания», а при безуспешности – строить защиту на признании виновности.
Вспомню еще раз Дину Каминскую (с которой, кстати, был знаком и общался на протяжении более 10 лет, вплоть до ее добровольно-принудительной эмиграции из СССР в 1977 г.): «В советской адвокатуре существовало (да и поныне существует) неписаное правило, которое требует от адвоката, выступающего по делу, связанному с идеологией, не просто осудить “вредные”, с официальной точки зрения, убеждения, но и выявить свою гражданскую позицию» (Записки адвоката. С.188). Здесь же она сообщает, что первое за годы ее многолетней работы взыскание (в 1971 г.) президиум Московской коллегии объявил ей «за то, что, произнося речь по политическому делу, я не выявила свою гражданскую позицию» (Указ. соч. С. 189).
Давление столь мощного идеологического пресса не могло не отразиться на самосознании немалого числа советских адвокатов, понимании ими места и престижа профессии в общественной жизни. Проявлялось это как раз во внутреннем отношении к честно и добросовестно проводимым делам, разделении их на более и менее «праведные».
Вспоминается в связи с этим одна история. 21 августа 1991 г. при попытке остановить колонну бронетехники, введенной в Москву в связи с объявленным ГКЧП чрезвычайным положением, погибли трое молодых людей, защитников Белого дома. Через несколько дней после победы над ГКЧП сторонников Президента России Б.Н. Ельцина возвратившийся из Фороса Президент СССР М.С. Горбачев присвоил им звание героев Советского Союза.
На суде над членами ГКЧП и их пособниками интересы потерпевших – родителей погибших героев представлял опытный адвокат Л. Он явился в заседание президиума Московской городской коллегии адвокатов с ходатайством об освобождении его на период процесса от уплаты обязательных корпоративных отчислений, мотивируя эту льготу исключительно важной общественной значимостью принятого им поручения. Я недавно вошел в состав президиума, выступил и сказал, что одним только поощрением Л. ограничиться недостаточно и следует рассмотреть вопрос о привлечении меня к дисциплинарной ответственности за защиту в данном процессе начальника службы безопасности Президента, генерал-лейтенанта КГБ Юрия Плеханова. В зале повисло молчание. Ходатайство Л. отклонили.
* * *
Наши профессиональные критерии – выбор дел, не имеющая срока давности адвокатская тайна, полнейшая односторонность своей деятельности – не всегда встречают понимание общественного мнения. Более того, самые весомые образцы выполнения адвокатами своего профессионального долга – это защита тех обвиняемых, кому общество уже вынесло свой приговор и определило в злодеи.
В истории навсегда останутся имена адвокатов: француза Де Сеза, защищавшего перед революционным Конвентом Людовика XVI, обезглавленного после осуждения; немца Яррайса и его коллег – защитников нацистов на Нюрнбергском процессе; израильтянина Йорама Шефтеля, посеявшего у суда неустранимые сомнения в виновности обвинявшегося в уничтожении 28 тысяч евреев охранника концлагеря и самого пережившего в связи с этой защитой покушение; американца Дениса Бермана – защитника Сернан-Сернана, застрелившего Роберта Кеннеди. На вопросы соплеменников, как он, еврей, взялся защищать отъявленного антисемита, Берман, который мог уклониться от распределенного ему дела, ответил: «Я защищаю его права, а не свои убеждения». Жалею, что не знал этих слов, иначе парировал бы ими недоумение некоторых моих знакомых, что я, демократ, защищаю генерала КГБ.
Заслуживает, разумеется, похвалы, когда адвокат осознает себя и как гражданина, активно участвует в общественной деятельности. Но важно отделять ее от профессиональной и помнить, что корифеи присяжной адвокатуры принципиально отказывались вступать в какие бы то ни было партии, не желая ограничивать свою независимость в исполнении адвокатского долга (Троицкий Н.А. Адвокатура в России и политические процессы 1866–1904 гг. Тула, 2000. С. 221).
Мне легко писать этот текст, потому как самому приходилось проявляться в публичной сфере: и одиночный пикет проводил, и из профессорского состава известного вуза по идейным соображениям выходил, и в прямом эфире телеканала «Россия» возлагал на Кремль политическую ответственность за убийство Бориса Немцова. Количество резонансных правозащитных, политически мотивированных дел в моей практике, может быть, больше, чем у всех адвокатов страны вместе взятых. Наряду с ними всегда вел и веду сейчас защиту по убийствам, изнасилованиям, разбоям, должностным и экономическим преступлениям. Но никогда не проводил различие между, к примеру, защитой Валерии Новодворской, Вадима Поэгли, Александра Никитина, Григория Пасько, Льва Пономарева, Ильдара Дадина и по мало кому известным либо вообще неизвестным общеуголовным делам. А в публичных выступлениях всегда делал акцент на том, что выступаю в качестве личном или общественного деятеля, а не адвоката.
* * *
А теперь о раздающихся призывах некоторых коллег к органам корпоративного самоуправления политизировать защиту прав адвокатов и перейти с этой целью к таким методам, как бойкот и забастовка. Слишком серьезная проблема затронута – особо тщательным должно быть обоснование. Пусть простят меня уважаемые коллеги, но в их статьях и интервью я его не обнаружил. Здесь недопустима аггравация тех нарушений прав адвокатов, которые в действительности носят единичный характер; профессионалам негоже, в отличие от политиков и «левых» журналистов, бросать не подкрепленные фактическим материалом митинговые формулировки – «правовой беспредел», «вопиющее беззаконие», «деградация правоприменения», «разрушенное правосудие»; в противоречие с реальностью вступают утверждения о «полной неэффективности процессуальных способов», «давнем отсутствии интереса судов к правовому анализу со стороны адвокатов». Достаточно заглянуть на площадки и чаты в «Интернете», где адвокаты делятся своими успехами в уголовных делах, да и с судебной статистикой не мешает ознакомиться: с введением окружной апелляции и сплошной кассации в 2020 г. на 17,7% увеличилась отмена решений по делам об административных правонарушениях и на 17,3 % – по уголовным. Выросли даже оправдательные приговоры, на которые традиционно скупы отечественные суды, – и не только в судах присяжных.
На адвокатуру не распространяется запрет забастовок. Но нужно помнить, что профессия делает для адвоката эту протестную форму сверхчрезвычайной. Рекомендация Комитета министров Совета Европы «О свободе осуществления профессии адвоката» закрепила положение о том, что «любое уклонение адвокатов от своих профессиональных обязанностей должно происходить таким образом, чтобы избежать ущерба интересам клиентов или иных лиц, которые нуждаются в их услугах».
Мировой опыт показывает, что на забастовки адвокатов толкают как социально-правовые, так и экономические причины. Забастовка сигнализирует о безысходности, невозможности изменить ситуацию иными мерами. Для предупреждения забастовок руководство адвокатуры должно уметь работать с властью. И я могу с удовлетворением отметить, что руководство отечественной адвокатуры в данном отношении не простаивало. Еще при советской власти, в 1990 г., президиум Московской городской коллегии адвокатов инициировал ликвидацию унизительной тарифной сетки и введение оплаты по свободному соглашению с доверителем. Образованная в 2002 г. ФПА добилась пятикратного увеличения, преимущественно за последние три года, оплаты назначенной защиты. В УПК на протяжении этих 20 лет неоднократно вносились нормы, расширяющие и защищающие права адвокатов; последние в 2017 г. практически покончили с системными нарушениями прав адвокатов – незаконными вызовами на допрос и обысками в адвокатских офисах, а в 2020 г. не позволили по сути «закрыть» для защиты вход в сплошную кассацию.
Демонстрации и забастовки остаются в арсенале протестных мер адвокатуры. Но эти крайние меры не следует девальвировать, и прибегать к ним допустимо только при крайней необходимости. Как это сделали несколько региональных палат, пригрозившие бойкотом органам расследования МВД, когда те стали «химичить» с деньгами, выделенными казной для оплаты труда адвокатов, лишая их средств к существованию. Не сомневаюсь, что российская адвокатура будет в состоянии прибегнуть к бойкоту судопроизводства, если государство станет посягать на ее независимость и самоуправление.
Но покуда оснований для таких «страшилок» нет, давайте отстаивать права адвокатов правовыми средствами. Их немало, и по опыту – своему и коллег – знаю, что они приводят к успеху. Не всегда. Надо стремиться к тому, чтобы чаще. Лучшее подспорье – высокий профессионализм и упорство. А в поддержке выборных органов корпорации честные и добросовестные адвокаты могут не сомневаться. Об этом я, как многолетний председатель Комиссии Совета ФПА РФ по защите прав адвокатов, заявляю со всей ответственностью.
Источник: ФПА РФ.