«Самое трудное в защите — доказывать очевидное»

Интервью вице-президента Адвокатской палаты города Москвы Вадима Клювганта для журнала "Уголовный процесс". 

В этом интервью:

· Когда отказ от конкретного защитника обязателен для следствия и суда

· Какие возможности открывает для адвокатов введение кассационных судов общей юрисдикции

· На какие сроки обычно адвоката лишают статуса в случае грубых дисциплинарных проступков

— Вадим Владимирович, в конце года мы встречаемся с ведущими учеными и практиками уголовного процесса, чтобы они могли подвести какие-то итоги и поделиться мнением о ближайших перспективах нового года. 2019 год был богат как на новеллы в уголовном процессе, так и на преобразования в адвокатской деятельности. Как практик, какие из событий и процессов вы назвали бы самыми значимыми?

— Для меня самым заметным событием является введение суда с участием присяжных в районных судах. Начало этому было положено в 2018 году, но практическое развитие это решение получило в 2019-м. Уже есть и первые результаты, которые ожидаемо хороши, как мне кажется, для истинной ценности правосудия. Там совершенно другая пропорция оправдательных и обвинительных приговоров, нежели в профессиональном суде. Это по цепочке влечет целый ряд других позитивных изменений. Участники с обеих сторон процесса и судьи должны быть более профессиональными и, я бы сказал, более психологичными. Это другая высота планки, другой стандарт доказывания. Поэтому, думаю, результаты этой реформы убедительно свидетельствуют о том, что компетенцию суда присяжных нужно расширять. В идеале, на мой взгляд, каждый обвиняемый, который не согласен с обвинением, независимо от того, какое это обвинение, должен иметь право на выбор суда с участием присяжных. Причем к катастрофе или коллапсу правосудия это не приведет.

— Независимо от категории дела?

— Да, ведь обвиняемый не сам выбирает, какое обвинение ему предъявят. Мы априори ставим человека в зависимость от того, каково будет усмотрение следователя в его деле. А если это усмотрение окажется неверным? Тогда, соответственно, он может быть дискриминирован просто в силу ошибки следователя, или недобросовестности, или пресловутой квалификации с запасом. Поэтому если государство его обвиняет, то должно ему предложить выбор. Либо ты соглашаешься осознанно с обвинением, и тогда выбирается какая-то другая форма, тот же особый порядок. Либо ты с обвинением споришь, и тогда у тебя есть право на то, чтобы твоим делом занималась коллегия присяжных.

— Нечто похожее на то, что есть в США?

— Не совсем как в США, но этот принцип, даже несмотря на то что он есть в других странах, в том числе и в США, не препятствует тому, чтобы он появился у нас. Я считаю, что это самый справедливый подход. Потому что бесконечное перетасовывание набора статей УК, подсудных присяжным, которые еще сами по себе без конца меняются в год по многу раз, не приводит к правовой определенности и к улучшению ситуации с правами человека, в том числе в уголовном процессе.

Ну и, упреждая опасения о коллапсе, замечу, что дел, которые действительно попадут в суд присяжных, и при таком подходе будет немного. Ведь защите далеко не всегда целесообразно выбирать именно эту форму суда, во многих делах совершенно точно лучше обойтись без присяжных.

— Наряду с введением суда присяжных что еще вы считаете важно отметить в сфере уголовного судопроизводства?

— Безусловно, упорядочение процедуры назначения адвокатов для защиты. По сути, адвокатское сообщество начало решать, а в каких-то регионах уже в значительной степени решило проблему «карманных» адвокатов и адвокатов-дублеров.

— Насколько я знаю, работа автоматизированной системы назначения адвокатов в Москве вызвала, например, у следствия отторжение. Кроме того, в некоторых регионах палаты распределяют дела по старинке, по графикам дежурств.

— Это нормальный процесс привыкания к новому. Для тех, кто не ввел автоматизированную систему, есть переходный период. Но в самой дискуссии поставлена точка. Конечно, каждый регион с учетом своей специфики и своих возможностей, в том числе финансовых, должен определить лучший алгоритм движения к переходу на автоматизированную систему в пределах того срока, который отведен законом для реализации этого решения. Как вице-президент Адвокатской палаты г. Москвы, могу сказать только о столице. Наверное, никто не будет спорить с тем, что Москва — самый сложный регион: по количеству уголовных дел, числу правоприменителей, их уровней и т. д. Я не хочу сказать, что у нас все получилось очень просто, но мы не без основания удовлетворены тем, что смогли внедрить работающую систему: регистрацию адвокатов в системе и прохождения заявок, личные кабинеты, колл-центр для приема заявок с последующей их передачей в автоматизированную систему. Конечно, есть и случаи саботажа, и попытки обойти систему назначения защитника. Логика представителей обвинения и других госорганов понятна. Они недовольны тем, что адвокатская корпорация установила, в том числе и для них, некий порядок назначения адвоката в дело. Видимо, это задевает самолюбие. По разным, но тоже понятным причинам такой новый порядок не всем нравится. Но это тот случай, когда именно на адвокатское сообщество законом возложено полномочие определить порядок назначения защитника, обязательный для всех участников судопроизводства.

— Наверное, и со стороны адвокатов тоже бывают попытки обойти систему?

— К сожалению, со стороны некоторых адвокатов бывают. Но эти попытки не носят массового характера. Наоборот, в большинстве своем коллеги положительно оценивают нововведение, поддерживают его. Они научились им пользоваться, и это оказалось несложно.

— С этим связан мой следующий вопрос — о проблеме адвокатов-дублеров. Каждый раз, когда речь идет о конфликтной ситуации с назначением адвоката, суд и следствие ссылаются на ч. 2 ст. 52 УПК, где сказано о необязательности для них отказа обвиняемого от защитника. Но кажется, адвокатское сообщество может сделать эту норму нерабочей для случая, когда у человека есть уже адвокат по соглашению, и как это в Москве реализовано? Ведь ни следствие, ни суд, ни Минюст не в состоянии повлиять на адвоката и покарать его за непокорность…

— Мы действительно расставляем приоритеты по вопросу об адвокатах-дублерах именно так, как вы сказали. Но должен здесь сделать оговорки. Напомню, что, согласно ч. 4 ст. 7 УПК, любое решение по любому вопросу, принятое следователем, судьей, прокурором, дознавателем, должно быть законным, обоснованным и мотивированным. Из этого, в частности, следует, что не принять отказ от защитника просто потому, что это его усмотрение (которое порой превращается в прихоть, а порой в злоупотребление полномочиями), должностное лицо не может. Нет у него такого права, как и вообще никакое полномочие следователя и судьи не является неограниченным. Поэтому еще в 2016 году Совет Адвокатской палаты г. Москвы утвердил разъяснения на случай возникновения коллизии между защитником, участвующим в деле по соглашению, и входящим в дело по воле властного субъекта назначенным защитником, когда от последнего отказывается подзащитный, ссылаясь на то, что у него уже есть избранный им защитник. Мы исходили из того, что право на свободный выбор защитника — это право конституционного уровня, неотъемлемая составная часть права на защиту. Соответственно, мы сказали, что единственный случай, когда в данной ситуации отказ от назначенного защитника может быть не принят, это если суд или следователь обосновывают свое решение конкретными фактами. И не просто какими-то, а свидетельствующими о недобросовестном, направленном на дезорганизацию судопроизводства поведении защитника или самого обвиняемого (например, он постоянно меняет защитников только ради того, чтобы затягивать или срывать рассмотрение дела). Защитник, вступающий в дело на основании назначения, должен убедиться, что обоснование его назначения со стороны суда или следователя достаточное и достоверное. Особенно если у подзащитного уже есть защитник по соглашению. При этом он должен проверить факты и сам: побеседовать наедине с подзащитным, попытаться связаться с тем защитником, который участвует в деле по соглашению, чтобы понять, в чем причина, например, его неявки и т. д. Только если факты подтвердятся, защитник по назначению вправе остаться в деле. Во всех остальных случаях ему нужно самоустраниться.

Конечно, на практике нередко бывает, что следователь или судья вообще не выносят процессуальное решение по заявлению об отказе от назначенного защитника, ссылаясь на ст. 52 УПК. Для адвоката по назначению такая ситуация должна быть линией «стоп».

— Очевидно, говоря о 2019 годе, нельзя обойти вниманием резонансные случаи воспрепятствования работе адвоката в уголовном процессе. Но все же мой личный опрос знакомых защитников показывает, что с вопиющим беззаконием они встречаются редко…

— К большому сожалению, это явление идет по нарастающей, хотя я тоже не могу сказать, что оно стало массовым. Но все чаще мы встречаем ситуации, когда применяются уже совсем запрещенные приемы, такие как устранение адвоката из процесса.

— Путем допроса в качестве свидетеля?

— Где-то путем допроса, а где-то путем принятия властного решения. Это называют удалением, отстранением или освобождением от обязанностей защитника. Несмотря на то что в законе в отношении защитника такой нормы нет вовсе. Подсудимый может быть удален за грубые нарушения порядка, и то только после предупреждения и на какое-то время, которое должно быть определено, с конкретными обоснованиями. Но в отношении защитника, даже с этими условиями, нет такого полномочия в законе. Есть не до конца, на мой взгляд, внятно сформулированная позиция Конституционного Суда, которая это якобы допускает. Но если ее внимательно проанализировать, то там речь идет о защитнике, который наряду с адвокатом осуществляет защиту. Не сказано прямо, что это касается и защитников-адвокатов. А если прямо не сказано, значит, как любое ограничение, данная норма не должна расширительно толковаться. Но тем не менее такие случаи имеют место, и это прискорбно.

Еще более прискорбно, когда инициируют уголовное преследование адвокатов в связи с их активной профессиональной деятельностью. Оно применяется одновременно и как способ нейтрализации, устранения неугодного адвоката из дела, и как месть ему. Что совершенно недопустимо. И конечно, каждый такой случай является чрезвычайным.

В связи с этим не могу не упомянуть некоторые вещи, которые не произошли, хотя должны были бы произойти в уходящем году. По-прежнему нет никакой ответственности за воспрепятствование профессиональной деятельности адвоката и незаконное вмешательство в нее. Проекты законов о такой ответственности написаны и направлены на согласование давно, но мы неизменно встречаемся с явной блокировкой этой инициативы.

— Наверное, уместно будет напомнить дело адвоката Александра Лебедева, которого в конце 2019 года оправдал суд по обвинению в воспрепятствовании правосудию?

— Это, конечно, знаковое событие. Но печальнее всего, что это была борьба за очевидное. Мой адвокатский опыт говорит, что самое трудное в защите — доказывать очевидное. Но именно это с блеском сделал мой уважаемый коллега Генри Маркович Резник. Абсурдность ситуации была понятна с самого начала. Напомню, что изначально за принесенную якобы поддельную медицинскую справку подзащитной следствие предъявило адвокату обвинение по ст. 303 УК о фальсификации доказательств. Доказательством назвали то, что не является и не может являться доказательством по делу. Эта версия обвинения лопнула, но тут же придумали еще более фантастичный вариант — ст. 294 УК. Обвинение назвало ординарную процессуальную деятельность защитника воспрепятствованием правосудию. Возможно, это была некая неприязнь к конкретному адвокату, но от этого не легче. Очевидно, что мог возникнуть опасный прецедент для всего адвокатского сообщества. Если бы это у обвинения получилось, то адвокатам было бы просто страшно приносить следователю или в суд какие-либо документы, то есть нормально работать. Так что, конечно, это очень важная победа для всех нас. Очень надеюсь, что приговор устоит во всех вышестоящих инстанциях.

— Среди важных изменений, которые только начались в 2019 году, но приобретут полную силу в текущем году, — появление новых апелляционных и кассационных судов. Как у представителя адвокатура хотелось бы узнать у вас: не дискриминируют ли такие изменения адвокатов в зависимости от места их практики? Коль скоро новые суды отделены от регионов, то адвокаты, практикующие в тех городах и регионах, где эти суды расположены, оказываются в более выгодном положении по сравнению с их коллегами, которые вели дело с самого начала в другом городе или регионе. Более того, мне кажется, даже несмотря на электронные системы распределения дел, есть риск создания неких адвокатских пулов, например, при кассационных судах, которые включены в цепочку ординарного производства по делу…

— Ваш вопрос понятен, и по большому счету это вопрос о доступности правосудия. Более того, я могу подкинуть в костер, который вы зажгли, еще одно полено. Имею в виду ситуации, когда защита осуществляется по назначению. Потому что для нее есть императивное ограничение: ее может вести только адвокат, состоящий в реестре адвокатской палаты данного субъекта РФ. Из чего следует, что если предыдущие инстанции были на территории субъекта РФ, в котором кассация не расположена, и дальше дело пошло в кассацию, а защита осуществляется по назначению, то там просто неизбежна смена защитника. Потому что иное будет незаконно. Тем более в той системе, о которой мы сейчас говорим, кассационный суд должен будет обратиться в эту самую автоматическую систему, которая назначит защитника исключительно из адвокатов этого субъекта РФ.

Но ответ на это тоже есть. Если речь идет о защите по назначению, то у подзащитного нет права персонального выбора защитника. Мы исходим из того, что и в том и в другом субъекте Федерации адвокаты равным образом профессиональны, ответственны. Поэтому да, в этом случае защитник будет меняться, иначе никак.

Если же мы говорим о защите по соглашению, то здесь возникает проблема, которая связана и с дополнительными затратами для доверителя на поездки защитника в кассационный суд. Но даже если нет поездок и мы прибегаем к помощи видео-конференц-связи, то нужно, чтобы она реально работала. Пока с этим, насколько я могу судить, на необъятных просторах нашей родины не все хорошо. Кроме того, личное присутствие и связь по видео — вещи разные в смысле эффективности защиты.

На фоне данных проблем, вероятно, могут появиться и те адвокатские пулы, о которых вы сказали. Но справедливости ради хочу отметить, что подобное уже было в нашей недавней истории. Мои старшие коллеги помнят, что в бытность СССР адвокат мог попасть на личный прием к руководителям Верховного Суда, Генеральной прокуратуры. Адвокаты пользовались такой возможностью, но зачастую это были специалисты, которые концентрировали свою практику именно в кассационной и надзорной инстанциях. Это было отдельное искусство. Они знали, как правильно организовать работу, структурировать жалобу, как расставить в ней акценты, как преподнести и т. д. То есть существовала некая специфика, которая, возможно, появится вновь в другом виде с учетом нынешних реалий. И я не вижу ничего отрицательного или недобросовестного в появлении кассационной специализации внутри защиты по уголовным делам, если, конечно, это не будет некий закрытый «междусобойчик». В любом случае путь для такой специализации открыт каждому адвокату.

— Если не возражаете, давайте коснемся поправок в Закон об адвокатуре, которые обсуждались весь 2019 год и стали законом под его конец. Большинство критических замечаний от ваших коллег в адрес изменений не связано с уголовным процессом. Например, невозможность заново войти в профессию, если статус прекращен. А также законодательный запрет включать гонорар успеха в соглашение об уголовной защите, который-де-факто существовал и ранее.

— Если позволите, начну со второго вопроса. Я был в числе тех, кто наиболее активно добивался и выступал за то, чтобы гонорар успеха был легитимирован на уровне закона. Это произошло впервые в нашей стране. Ранее была только норма в Кодексе профессиональной этики адвоката (КПЭА). Уголовные дела в отношении адвокатов, где одним из элементов обвинения было получение именно гонорара успеха как нелегитимной формы вознаграждения за юридическую помощь, подталкивали к этому и не оставляли сомнений в том, что нужен более высокий уровень легитимации гонорара успеха. Это наконец произошло, и это, безусловно, положительный результат. Что касается его неприменимости в уголовных делах, то здесь нет никакой новизны, потому что и КПЭА допускает гонорар успеха только по делам об имущественных спорах. С точки зрения публично-правового предназначения уголовной защиты, наверное, это правильно. Другой вопрос, что в уголовных делах зачастую бывают гражданские иски, а это не что иное, как имущественный спор.

— В делах от кражи до преступлений против интересов компаний это обычное дело…

— Да, есть комбинированные случаи, и там, я думаю, нужно так и подходить. Если гонорар успеха увязывается с результатом имущественного спора — это одно. Если с результатом по уголовному делу в целом — другое.

Немного досадно иное. Первоначальная формулировка законопроекта, на мой взгляд, была оптимальной. Мы предлагали написать, что адвокатское сообщество в лице своих органов самоуправления само определит порядок и условия применения такой формы вознаграждения. Но на каком-то из заключительных этапов рассмотрения закона это право решили у нас забрать. Думаю, что это показатель невысокого, к сожалению, уровня доверия, да и просто отношения к адвокатской корпорации со стороны властей. Если хотите, власти по-прежнему относятся к адвокатам как к чужим, не своим. Как будто есть баррикада, по одну сторону которой все, кто в мантиях, погонах и при властных должностях, а по другую — адвокаты. Хотя на самом деле мы все члены одного профессионального сообщества, и практика цивилизованных стран с устоявшимися правопорядками говорит о том, что нормальным является не только равноправное доверительное и уважительное общение, но и ротация на персональном функциональном уровне.

В практическом плане для защитников по уголовным делам ничего к худшему не меняется. По-прежнему нужно уметь оценивать объем и сложность дела, вести переговоры с доверителем. Уголовное дело далеко не всегда хорошо просматривается с точки зрения своих перспектив. Поэтому надо использовать все другие инструменты регулирования отношений с доверителем, помимо гонорара успеха.

Теперь что касается не совсем компетентных или не совсем добросовестных, но очень громких критиков законодательного решения, почему-то названного пожизненным запретом на профессию. Слово «пожизненный» здесь явно надуманное. Это чтобы не употреблять более резких оценок. По той простой причине, что статус адвоката не может быть прекращен пожизненно — только на срок от года до пяти лет. В каждом случае прекращения статуса совет адвокатской палаты индивидуально устанавливает этот срок. В практике Совета Адвокатской палаты г. Москвы преобладает срок в промежутке от года до двух лет, реже до трех. Мы ни разу не лишали адвоката статуса на пять лет и только один раз — на четыре года [1]. Но в последнем случае со стороны адвоката было и предательство доверителя, и еще целый ряд грубых нарушений.

И еще одно важное дополнение. Решение совета палаты о прекращении статуса адвоката в качестве меры дисциплинарной ответственности подлежит обжалованию в суде. Насколько мне известно, везде по России, а по Москве — точно, адвокаты активно пользуются правом обжалования. То есть такие решения совета проходят судебную проверку. Скажу больше: например, Хамовнический районный суд г. Москвы, который рассматривает все жалобы адвокатов на решения Совета АП столицы в силу территориальной подсудности, всегда очень серьезно подходит к рассмотрению таких споров и не ограничивается только проверкой соблюдения процедуры принятия решения.

— То есть суд вторгается в полномочия адвокатской палаты: переоценивает основания, тяжесть проступка адвоката и соразмерность примененной к нему меры ответственности?

— В какой-то степени да, если есть такие доводы в иске. Но и совет палаты понимает и учитывает, что его решение может проверить суд, поэтому мы всегда подходим к принятию решения о прекращении статуса не формально, а тщательно обдумывая его, в том числе и с учетом вероятного отстаивания своей позиции в суде любой инстанции.

— Хотелось бы, чтобы в интервью вы поделились с молодыми коллегами теми знаниями и опытом, которые не узнать из писаных источников. Если познакомиться с вашей биографией, то можно утверждать, что другого адвоката с таким бэкграундом практически невозможно встретить. Как ваша работа в следствии, госуправлении и крупном бизнесе помогает в уголовной защите?

— Если говорить о каких-то советах, то мне представляется, что универсальных рецептов в защите по уголовным делам совсем немного, да их и не может быть много. Потому что все дела, хотя они иногда и похожи, разные. Следователи, судьи тоже, хотя и бывают похожими, но все разные. Да, какие-то общие фундаментальные вещи, наверное, есть. Первая и самая простая рекомендация — из наследия Семена Львовича Арии, который не нуждается в представлении в нашей профессии. В одной из статей нашел у него по-настоящему универсальную фразу для всех, кто попадает в орбиту уголовного процесса: не спеши открывать рот. Адвокату надо войти в ситуацию, почувствовать атмосферу, состав и специфику участников и понять: кому, когда, что и для чего ты собираешься сказать. Или не сказать. Да и тактически, знаете, много всяких ситуаций может быть. Сейчас, например, у нас есть дело в апелляции. Приговор по нему — 4 страницы, а наша апелляционная жалоба — 56 страниц. Такой объем жалобы нужен вовсе не для того, чтобы показать доверителю, что он не зря оплачивает нашу работу. Просто опять же труднее всего доказывать очевидное, приходится все разбирать буквально по косточкам. Мы отнесли жалобу в суд только за неделю до судебного заседания и одновременно сделали ее публичной. А до этого мы молчали об основных своих доводах, и на то были причины.

Второе. Для меня абсолютное табу в общении с процессуально противной стороной (даже если она противна не только процессуально) — переход на личности, навешивание ярлыков, оскорбления и т. д. Для меня именно это и есть скандализация, модное теперь слово. Не нужно превращать работу в выяснение отношений. Хотя в адвокатской профессии, особенно в судебной работе, есть элемент некого шоу — в хорошем смысле этого слова, но превращать судебное заседание в балаган недопустимо. Да и неэффективно с позиции интересов доверителя. Гораздо эффективнее действуют ирония, быстрая и острая реакция по существу, точность формулировок.

Следующий пункт, на который есть смысл обратить внимание и который, наверное, тоже можно назвать универсальной рекомендацией: не надо пытаться по каждому поводу рассказывать все, что знаешь и хочешь сказать. Адвокат может действительно иметь большой арсенал доводов и, естественно, иметь потребность и желание с этим арсеналом работать. Но отсюда совершенно не следует, что по любому поводу нужно весь его каждый раз выдавать. Так «сбивается прицел», и адресаты выступления перестают слушать на какой-то минуте, когда понимают, что это уже было или не про то, что в данный момент важно и нужно услышать. Они просто «выключаются» и терпеливо (или нетерпеливо) дожидаются окончания выступления. Так устроен человек. И когда наступит правильный момент для тех или иных доводов, они тоже не будут восприняты, потому что восприятие такого адвоката уже замылилось. И в результате получится, что адвокат много говорил, но так и не донес то действительно важное, что имеет значение для дела. А для адвоката, как и для врача, главенствующей является заповедь «не навреди». Поэтому бесконечно длинные речи, которые адвокат произносит без необходимости, скорее, из желания убедить доверителя в своих стараниях или себя — в своей искусности, на самом деле больше во вред делу, чем на пользу. Честно говоря, думаю, что далеко не всякий и даже не большинство доверителей купятся на это.

Ну и, разумеется, категорически нельзя врать, фальсифицировать, подтасовывать, даже если доверитель об этом просит. Его нужно всячески разубеждать в таких намерениях, объяснять негативные последствия для него же самого. А если не удается переубедить — просто отказаться от участия в подобных действиях.

— А как быть защитнику, который априори профессионал в уголовном процесс, когда он встает перед дилеммой отрицания очевидного и неоспоримого самим доверителем?

— В этой ситуации универсальных рецептов быть не может. И таким рецептом точно не может быть поспешное признание вины. Однако для меня является важным правило, которого мы с коллегами всегда придерживаемся: бессмысленно и непрофессионально отрицать очевидное. Можно, конечно, долго и безуспешно оспаривать, что дважды два четыре, подвергать сомнению очевидные факты, но они не перестанут от этого существовать и черное не превратится в белое. Зато доверие к такой позиции будет подорвано, причем во всем. Лучше подумать, как объяснить то, что очевидно имело место и потому не может быть опровергнуто, в максимально правдивом, но выгодном для защиты свете. Очень часто такое объяснение находится. Хрестоматийный пример. Если человек застигнут с ножом в руке над трупом, бессмысленно отрицать, что он там был. Отрицать нож в руке тоже бессмысленно. А вот объяснить это каким-то роковым стечением обстоятельств, может быть, и удастся.

— Но если следствие применяет метод «долгого» свидетеля, то трудно защищаться от обвинения, которое ты еще и не знаешь…

— Да, есть такой давно известный коварный прием: оставлять человека в статусе свидетеля максимально долгое время, при этом фактически осуществляя его преследование (собирая доказательства против него и не давая c ними знакомиться и защищаться), а затем, под конец следствия, в один день вывалить все, предъявить обвинение и тут же объявить об окончании следствия. По одному из дел в текущей практике мы как раз наблюдаем такой эффект. Мы видим, какие вопросы задаются нашему доверителю, и понимаем, на какое обвинение нацеливается следствие. И так продолжается уже около года. В противодействие этому скрытому уголовному преследованию мы атакуем следователя ходатайствами, обжалуем его действия и бездействие, чтобы зафиксировать нарушение прав нашего доверителя, потребовать его устранения и одновременно получить как можно больше данных о том, какие сведения уже есть в деле и что предпринимает следователь. Мы упираем не только на то, что нарушаются права нашего доверителя, но и на то, что следствие идет по явно ложному пути, пытаясь собрать доказательства преступления, в котором этот человек при данных обстоятельствах обвинен быть не может. В своих документах приводим материально-правовые и фактические доводы в этой части, но, разумеется, не предлагаем альтернативных вариантов обвинения. Обвинение — это не наше дело.

— У меня последний вопрос к вам. Карьеру в уголовно-правовой практике вы начинали представителем обвинения — следователем, затем стали руководителем следственного отдела. Конечно, после этого у вас был очень интересный путь, не связанный с уголовным процессом. И все же, когда пришли в адвокатуру, не было ли трудностей с перестройкой из обвинителя в защитника?

— Путь мой получился таким, каким получился, и он всегда был связан с правом. Была ли это следственная работа, парламентская или муниципальное управление, работа в корпоративном секторе — везде было либо правоприменение, либо нормотворчество, либо и то и другое.

Очень люблю стихотворение Юрия Левитанского «Каждый выбирает для себя…». Вот и свой выбор я, наверное, сделал еще в далекой юности, хотя, может быть, сам тогда этого до конца и не осознавал. Еще когда был школьником старших классов, выпотрошил домашние библиотеки всех знакомых адвокатов своего родного города Магнитогорска и прочитал все, что в этих библиотеках было об адвокатской профессии и о судебных делах. Это и книги Кони, Пороховщикова, и речи Спасовича, Плевако, Карабчевского. И кстати, избранные речи советских адвокатов тоже.

Когда стал следователем и потом руководителем следственного отдела, относился к адвокатам с уважением и даже с некоторым профессиональным пиететом. Порой с волнением ждал, что там адвокат найдет в деле. И это несмотря на то, что тогда защитник допускался на самой поздней стадии следствия, за исключением дел в отношении несовершеннолетних. Был и весьма серьезный прокурорский надзор. Бывали случаи, когда прокурор говорил, что не пропустит дело в суд. Спрашивали: а что не так в деле? Он отвечал: думайте, что-то не так. Первая реакция — внутреннее возмущение, доходящее порой до проклятий. А потом, когда это проходило, начинали думать, снова листать дело. И в 9 случаях из 10 мы действительно находили, что в деле не так. Еще очень хотел бы пожелать нынешним следователям побывать на заслушивании у прокурора области при обращении с ходатайством о продлении срока содержания обвиняемого под стражей. Про аналогичное действо в республиканской или Генеральной прокуратуре даже не говорю — мы всячески старались успеть закончить следствие до того, как это будет необходимо. Там стандартными пустопорожними декларациями было не отделаться, все было именно так, как сейчас закон и Пленум Верховного Суда требуют от судов и как суды, к сожалению, не поступают…

Ну и, конечно, не могу не сказать об уральской юридической школе, к которой я имею честь принадлежать как выпускник Свердловского юридического института. Моими учителями были профессора из блестящего созвездия правоведов: Сергей Сергеевич Алексеев, Митрофан Иванович Ковалев, Октябрь Алексеевич Красавчиков, Вениамин Федорович Яковлев, Владимир Михайлович Семенов. Это был такой фундамент профессиональной подготовки, что я не испытывал какой-то ломки не только при переходе в адвокаты, но и при смене эпох и, соответственно, законодательства. За это я благодарен до глубины души своим учителям.

Наконец, думаю, свой выбор в пользу адвокатуры я сделал потому, что она очень близка мне по духу. Это самая свободная профессия из всех, которыми я занимался. Сначала была государственная служба, да еще при погонах, потом тоже государственная и муниципальная, но уже гражданская, потом частный сектор. Но даже в бизнесе всегда есть главный менеджер, есть акционеры. А в адвокатуре — только коллеги и доверитель. И самозанятость…

Однако у каждого свой путь. Я знаю и глубоко уважаю блестящих адвокатов, которые сразу со студенческой скамьи пришли в адвокатуру и оставались в ней всю жизнь. Каждый выбирает для себя и по себе…

— Спасибо вам за то, что нашли время ответить на наши вопросы.

— Спасибо вам за встречу и интересные вопросы. С большим интересом читаю ваш журнал и желаю ему дальнейшего процветания.

Беседовал Ислам Рамазанов

Источник: Журнал "Уголовный процесс"