Вице-президент ФПА РФ, первый вице-президент Адвокатской палаты города Москвы Генри Резник поделился своими соображениями об адвокатуре и о политической культуре постсоветской России.
– Адвокатура является институтом гражданского общества. Что вкладывается в это понятие, как адвокатура проявляет себя в этом качестве и справляется ли она с этой функцией?
– Мысль закрепить в законе об адвокатской деятельности и адвокатуре это положение была неочевидной, так как нет четкого определения термина «Институт», да и по поводу «гражданского общества» тоже ведутся споры. Но это конкретизация конституционной нормы, которая вывела адвокатуру на очень высокий уровень. Оказание юридической помощи и охрану прав человека народ вменил в обязанность как государству, так и адвокатуре, которая не является государственной структурой. Это определило наш статус в российской доктрине. У нас в стране, где гражданское общество не было развито в силу исторических причин, защита прав человека, которые могут нарушаться в том числе и государственными органами, должна осуществляться сильной и независимой адвокатурой. Это накладывает большую ответственность на адвокатуру перед гражданским обществом. Это единственный институт, который выходит на особую орбиту, защищая главную ценность – право!
Но это накладывает обязанность и на государство, которое обязано обеспечить независимость адвокатов, чтобы они могли, не боясь неблагоприятных последствий, отстаивать интересы своих доверителей.
– Какие формы взаимодействия адвокатуры с государственными институтами отвечают этой задаче?
– Адвокатура нужна, чтобы обеспечить равенство всех перед законом. Экономическое равенство, как уже всем ясно, недостижимо, но к юридическому равенству мы должны стремиться. Для этого в судебном споре, где от имени и на стороне государства выступает прокурор, адвокат должен защищать гражданина как первичное звено гражданского общества. Наказывать за уголовное преступление следует виновных, а невиновные должны ограждаться от необоснованных репрессий.
А самой адвокатуре нужно прежде всего повышать свой престиж. Это происходит не только в процессах и при оказании юридической помощи. Институт адвокатуры должен принимать участие в самых разных мероприятиях, его представители должны присутствовать на разных форумах, где обсуждаются правовые и связанные с правом вопросы, на научных площадках, где также проводятся социально важные дискуссии, адвокатура должна давать заключения по наиболее важным законопроектам. А для этого в адвокатуру должны приходить лучшие представители науки, способные не только преподавать или писать монографии, но и отстаивать позиции, защищающие права и свободы человека. Нет большей радости для ученого, когда он может внести практический вклад в реализацию тех идей, которые он разрабатывает в своих исследованиях.
– Может ли считаться примером влияния адвокатуры на общественные отношения участие в конференциях, посвященных правовым и смежным с ними вопросам, в частности проблемам социальных и социально-политических отношений? Рассматриваете ли Вы в таком качестве Ваши доклады на Лихачевских чтениях?
– Голос адвоката должен звучать, когда разрабатывается какой-то закон, когда он применяется на практике. И это оценивают граждане, убеждаясь в том, что представители института гражданского общества неравнодушны к судьбам людей, что они защищают права человека не только в судебных процессах, но и участвуя в конференциях, диспутах, даже в телепередачах. Мне представляется, что коллегам всегда надо помнить, что они представляют профессиональное сообщество, донося свои мысли до города и мира (urbi et orbi), и что обсуждая конкретные правовые темы, они могут повлиять на развитие общественных отношений.
Желательно при этом определиться, в каких вопросах ты компетентен, чтобы твое выступление воспринималось как выступление специалиста, и иметь в виду, что любое обсуждение законопроекта может иметь и политическое значение. А когда речь идет о социальных вопросах, то недостаточно быть экспертом в конкретной области права, нужно уметь выходить на более высокий уровень компетенции и осознавать свою ответственность за отстаиваемую позицию. В адвокатуре есть ученые, которые способны объять очень широкий спектр проблем: исторических, политических и социальных.
Про себя я могу сказать, что для меня очень высокая честь участвовать в таком форуме как Лихачевские научные чтения.
– На последних Лихачевских научных чтениях вы выступили скорее как политолог, а не юрист. Чем вызван Ваш интерес к политической культуре в нашей стране?
– В последние годы спор о месте России в мировой истории, соотношении в культуре страны цивилизационных ценностей Запада и Востока, не затихавший в отечественной философии дооктябрьского периода и возродившийся после распада СССР, он обострился. Это связано с тем, что в условиях конфронтации России с Западом власть в своей международной и внутренней политике стремится обрести опору в культурно-исторических традициях страны.
Ключевые жизненные вопросы о соотношении власти и собственности, государства и человека, решаются у нас и на Западе по-разному. И это не удивительно. Если Английской Великой Хартии вольностей и Биллю о правах, соответственно, больше 800-т и 300-т лет, то в России всего 150 лет назад цвело крепостное право и лишь четверть века назад рухнул советский тоталитаризм.
Противопоставление русского коллективизма и западного индивидуализма в дооктябрьский период питалось идеями соборности и общинности. Большевистский режим объявил коллективизм государственной идеологией, индивидуализм клеймился как проявление отсталости и антиобщественного эгоизма. Падение идеологических шор, признание в Конституции России высшей ценностью прав и свобод человека не изменило устоявшегося в общественной мысли представления, что в рамках российской политической культуры индивидуализм не может стать доминирующим мировоззрением, поскольку противоречит национальному архетипу.
– Вы не согласны с такой трактовкой?
– Коллективизм и индивидуализм в новейшей истории Запада взаимно дополняли друг друга. Все западноевропейские страны некогда вели сельский образ жизни и крестьянские общины везде возникали естественным путем. По мере того, как западное общество «мутировало», развивался и креп урбанизм, менялись отношения собственности.
Но коллективизм в отношениях людей не утрачивался, а принимал формы, соответствующие городской жизни – цеха ремесленников, гильдии торговцев, коллегии юристов, общины верующих, позднее рабочие профсоюзы. Крепла добровольность коллективизма – в соответствии с убеждениями, склонностями и интересами людей. И ныне на Западе значительно лучше, чем в России, обстоит дело с общественной солидарностью, доверием между людьми, местным самоуправлением, волонтерством и благотворительностью, профсоюзным движением.
При этом доминирует индивидуализм с его ценностями свободы, конкуренции и личного успеха. Такой вот получается коллективизм индивидуалистов.
– А что произошло в России?
– С российской политической культурой история сыграла злую шутку. В то время как в Западной Европе шло ослабление сословно-феодальных уз, царская Россия застряла в средневековье – крепостничество закабалило самородную сельскую общину, превратило добровольное объединение хлебопашцев в принудительное.
Половинчатая экономическая реформа 1861 г. эту проблему не разрешила. После крестьянских волнений 1904-1906 годов нерешенность аграрного вопроса, необходимость изменения формы собственности на землю, уже осознавалась многими просвещенными государственными деятелями. Как произнес П.А. Столыпин перед Государственной Думой в 1908-1910 годах: «Неужели забыто… что колоссальный опыт опеки над громадной частью нашего населения потерпел уже громадную неудачу… По нашим понятиям, не земля должна владеть человеком, а человек должен владеть землёй… Труд свободный, а не принудительный, земля наша будет не в состоянии выдержать соревнование с землей наших соседей».
Большевистский режим так же не позволял приложить свободный труд к земле. Более того, ликвидация частной собственности и тотальное огосударствление экономики закабалило всех трудящихся – не только на селе, но и в городе.
Все работники стали крепостными государства – единственного собственника в СССР. Были растоптаны слабые ростки гражданского общества, только-только нарождавшегося в царской России 20-го века. Государство взяло под контроль все сферы жизнедеятельности людей, превратило граждан в своих подданных, добилось их отчуждения от интересов, связанных с признанием политических и экономических прав и свобод.
Естественные права человека третировались как буржуазная выдумка, право определялось в позитивистском духе, как любой закон, в который возведена воля господствующего класса. Таковым лицемерно объявлялся городской и сельский пролетариат, тогда как на самом деле был создан новый господствующий класс – номенклатура. Личная инициатива всячески подавлялась, за исключением разве что взятия на себя повышенных обязательств по досрочному выполнению государственных плановых заданий. Основа советского тоталитаризма – всё должно двигаться исключительно начинаниями начальства.
Именно поэтому слово «индивидуализм» долгие десятилетия считалось едва ли не ругательным. Тогда как коллективизм превозносился, главным образом, как способность советских людей сплотиться вокруг Партии и Правительства и приносить свои личные интересы в жертву строительству светлого будущего и борьбе с врагами.
– Может быть, это было необходимо, чтобы поднять экономику страны сначала после гражданской войны, потом после Великой Отечественной?
– Невозможно объяснить длительное существование в стране такой противоестественной экономики, исключающей всякую возможность человека самому заботиться о своем благосостоянии, опираясь только на исторические факты.
Большевистская власть строила «новый мир», для него был нужен «новый человек». Создавая людей, из которых можно делать гвозди, власть добилась несомненных успехов. Перманентные репрессии, железный занавес, устранение иных источников информации, кроме партийных радио и газет, а позже телевидения, постоянное пропагандистское промывание мозгов сделали своё дело.
Если Булгаков в «Мастере и Маргарите» устами Воланда мог оценить москвичей как обычных людей, коих испортил только квартирный вопрос, то после коллективизации и массовых репрессий 30-х годов советские люди такой характеристике уже не соответствовали.
В реальной жизни существует многообразие человеческих типов. Но усредненный образ советского человека в глазах разной политической ориентации аналитиков – видных общественных деятелей, ученых, писателей – наделялся такими качествами, как: стандартизованное идеологическое сознание; отсутствие инициативы и уклонение от личной ответственности; безразличие к результатам своего труда; патернализм; покорность власти, безропотное подчинение любым распоряжениям начальства; заниженные амбиции; низкий уровень социальных притязаний; готовность стойко переносить жизненные трудности; склонность к пьянству.
При этом декларировалось, что все советские граждане ощущают свою причастность к решению грандиозной задачи построения справедливого коммунистического общества, гордость за своё государство, одерживающее победу за победой на международной арене, успешно противостоящее враждебному капиталистическому окружению.
– Но вы же не можете отрицать, что в послевоенное время действительно возникла такая историческая общность как «советский народ»?
– И не собираюсь. Победа в Великой Отечественной войне окончательно сформировала тип советского человека (Homo Soveticus), который был упрочен в результате создания атомной и водородной бомб, полёта в космос Юрия Гагарина. Сознание себя частичкой огромной силы, перед которой трепещет весь мир, компенсировало советскому человеку бедность, убогий быт, тотальный дефицит. Переживать материальные трудности помогала и социалистическая уравниловка: «все так живут», «всем поровну».
– А теперь уравниловки нет, но подавляющее большинство завидуют обезумевшим от своего богатства олигархам, ненавидят их, многие готовы вновь призывают «отнять и поделить».
– Распад СССР, обвал тоталитарной системы хозяйствования нанесли по подавляющему большинству населения не только экономический, но и морально-психологический удар. В государственной пропаганде, на страницах вмиг перестроившейся прессы могучая социалистическая держава превратилась в тоталитарного монстра, «империю зла», а советский человек с его раздутым «комплексом победителя» – в ничтожного, оболваненного коммунно-советской властью «совка».
Действительно, у нас возник дикий капитализм с широким распространением среди энергичных и предприимчивых сограждан, сумевших вписаться в практически нерегулируемый рынок, психологии социал-дарвинизма, приправленной высокомерием и хамством. Стал вовсю тиражироваться афоризм, приписываемый американцам «Если ты такой умный, почему такой бедный».
Такой мировоззренческий поворот, когда вместо труда, знаний, образования, социальной справедливости главной ценностью объявляются деньги, умение их зарабатывать, население России – сплошь государственные работники, бюджетники – принять не могло. Обнаружилась простая, но подзабытая реформаторами истина – ни один народ не может смириться с национальной униженностью, люди живы не хлебом единым, им потребно гордиться своей страной, нужно – пусть даже мифологизированное – славное, героическое прошлое, им трудно расстаться с иллюзиями, «снами золотыми», навеянными находившейся у власти утопией.
Вот почему дискредитация 70-летнего пути, пройденного страной, в отсутствие социальной, в том числе, просветительской психотерапии, призванной смягчить тяжелейшие последствия «шоковой терапии» в экономике, были восприняты советскими людьми как плевок в них самих, их отцов и дедов, в прожитую ими жизнь.
– И тогда страна решила вернуться в свое недавнее прошлое? Но это же невозможно! Или для нас нет ничего невозможного?
– История России многообразна. Никакие традиции не предопределяют её будущее. Социум, то есть народ, должен сам решить, что взять из прошлого, а с чем расстаться. Важно, чтобы не повторилось худшее, что было в нашей истории.
Вспомните, как на первом же году своего президентства В. Путин, уловив общественные настроения, предложил вернуть в качестве государственного символа советский гимн. А флагом у нас остался триколор. Тем самым достигалась цель провести идею преемственности в существовании страны и встать над сотрясавшими историю России политическими распрями: большевики объявили о полном разрыве с Российской империей и намерении разрушить её до основания, а Конституция Российской Федерации 1993 года, заявив о признании высшей ценностью прав и свобод человека, введя запрет на установление какой-либо идеологии в качестве государственной и обязательной, полностью открещивалась от идеократического советского режима.
Россия всегда была, есть и останется великой державой – это представление, которое начало продвигаться Кремлём во внешней и внутренней политике, получило отклик у россиян. Оппонирование США на международной арене, взятие под защиту Абхазии и Южной Осетии, вмешательство в Сирийский конфликт, поддержка русскоязычных сепаратистов в Украине, присоединение Крыма, перевооружение армии, грозная милитаристская риторика, смягчение отношения к фигуре Сталина («не надо излишне демонизировать») – всё это названное официальной пропагандой «вставанием страны с колен» подхвачено народными массами, рейтинг Путина, несмотря на впадение страны в экономическую рецессию, побивает все рекорды. «Советскость» современного россиянина никуда не делась – ради величия страны можно туже затянуть пояса.
Наряду с патриотическим подъемом, который зафиксирован соцопросами во всех слоях населения, в том числе, у граждан разной политической ориентации, в период третьего срока президентства В. Путина, усилились структурные изменения в экономической сфере: неуклонно сокращалась доля частного бизнеса и возрастала роль государства. Федеральная антимонопольная служба (ФАС) в своем докладе сообщала, что в России сложился государственно-монополистический капитализм, государство и госкомпании за десять лет вдвое нарастили свой вклад в ВВП с 35% в 2005 г. до 70% в 2015 г., за последние три года утроилось количество государственных и унитарных предприятий – по оценке ФАС, «главных врагов конкуренции на локальных рынках».
– То есть в стране произошла бескровная номенклатурная революция и мы построили государственный капитализм?
– Огосударствление экономики – тенденция тревожная в двух отношениях: ограничивается конкуренция и снижается эффективность товарных рынков, плодится коррупция; консервируются и подпитываются патерналистские настроения, унаследованные от советского периода.
В современной России государство стало крупнейшим работодателем. Прямо или косвенно на него трудится половина работающего населения. Для сравнения: в США – только 17%, и то это расценивается властями как слишком большая нагрузка на бюджет.
Историческое развитие высветило закономерность, принципиально никем не оспариваемую: при прочих равных экономика, основанная на конкуренции частных собственников, эффективнее государственного капитализма. Частная собственность не обязательно делает страну преуспевающей, но пока нет ни одного примера, когда бы ликвидация свободного рынка обеспечивала людям достойную жизнь.
– А нужно ли непременно выбирать что-то одно? Если возможно параллельное сосуществование разных форм собственности, то нельзя ли примирить коллективистов и индивидуалистов?
– Именно об этом я и говорю. Коллективизм и индивидуализм не следует сталкивать лбами и разыгрывать как идеологические карты. Оба они имеют общечеловеческое значение.
Индивидуализм с его представлением об обществе как совокупности наделенных равными правами и равным достоинством индивидов является важнейшим катализатором развития мировой цивилизации. А коллективизм апеллирует к необходимости защитить слабых, гарантировать минимум жизненных условий, призывает к социальной солидарности. При этом коллективизм не должен быть принудительным.
Для современной России актуально развитие гражданского общества, некоммерческих, прежде всего, волонтерских и правозащитных организаций, расширение подсудности судов присяжных. Но магистральным движением должно стать расширение возможностей самореализации, опора на собственные силы, десакрализация государства, понимание его не как некоей священной верховной силы, а наемного аппарата, агента общества.