Эта статья написана Генри Марковичем Резником в марте 2020 года и опубликована в Российском ежегоднике Европейской конвенции по правам человека (N 6, 2020). За прошедший период анализируемая в статье проблема не только не утратила своей актуальности, но и приобрела ещё большую остроту в связи с последними законами, ужесточающими уголовную и административную ответственность за клевету и оскорбление.
Не множить правовую неопределенность
Свобода слова – краеугольный камень демократического общества, главная гарантия реализации других прав и свобод человека. Вместе с тем статья 10 Конвенции о защите прав человека и основных свобод, закрепляющая право на свободу выражения своего мнения, одновременно является и самой проблемной, связывая осуществление права получать и распространять информацию и идеи без вмешательства государственных органов и независимо от государственных границ с наибольшим количеством условий и санкций, предусмотренных законом и необходимых в демократическом обществе для защиты целого ряда публичных и частных интересов. Практика Европейского Суда показывает, что в конкретных делах находить должный баланс между свободой выражения мнения и защитой общественных и личных ценностей бывает весьма нелегко, жалобы, решаемые консенсусом, отнюдь не доминируют, часто оценки судей расходятся, не единичны случаи, когда дело решается большинством всего в один голос.
В то же время был выработан общий подход к рассмотрению каждого дела: свобода выражения мнений – это принцип, а все другие ценности и интересы, перечисленные во втором пункте статьи 10 Конвенции, национальная безопасность, территориальная целостность и другие, являются его ограничениями. И чтобы перевесить в каждом конкретном случае право на свободу выражения мнения, вмешательство в это право должно быть не только предусмотрено законом, но и быть необходимым в демократическом обществе, а саму такую необходимость Европейский Суд определил как существование «неотложной общественной потребности». Иначе говоря, ограничения права на свободу выражения мнения должны быть узкими и при их введении законодателю следует обеспечивать принцип правовой определенности, минимизировать использование оценочных понятий, чтобы граждане и пресса могли прогнозировать последствия своего поведения. Отмечая, что нормы и положения законодательства ряда стран нередко неопределенны, обширно и субъективно истолковываются, Европейский Суд не строит при этом иллюзий, определенная степень оценочности бывает неизбежна и должна сужаться в пользу свободы выражения мнения судебными прецедентами и разъяснениями вышестоящих судебных инстанций. Именно сужаться, а не расширяться. Эта линия последовательно проводится Европейским Судом, вводящим в своей практике категории, которые необходимо учитывать в судебных спорах, особенно с участием СМИ, такие, в частности, как «общественный интерес», «публичная фигура», «замораживающий (охлаждающий) эффект». Под влиянием решений Европейского Суда в отечественном законодательстве и практике российских судов произошли позитивные изменения: в делах о защите чести, достоинства и деловой репутации, клевете стали разграничиваться оценочные и фактологические суждения, учитываться необходимость повышенной терпимости государственных и общественных деятелей к публичной критике, были декриминализованы нормы об уголовной ответственности за оскорбление и клевету (клевету, правда, в смягченном варианте, без лишения свободы, в УК РФ потом вернули).
Представляется, что в противоречие с тенденцией укрепления правовых гарантий права на свободу выражения мнения, свободного потока информации и плюрализма СМИ вступили принятые в марте 2019 года законы об административной ответственности в виде штрафов, достигающих многих сотен тысяч рублей, и арестов на срок до 15 суток за распространение в Интернете фейковых новостей и оскорбление органов, осуществляющих государственную власть в Российской Федерации, официальных символов и Конституции страны.
Вопросы к так называемым законам Клишаса (по фамилии Председателя Комитета Совета Федерации, инициировавшего их принятие) возникают и с позиции принципа правовой определенности, и с позиции «неотложной общественной потребности».
Запрет распространения негативной информации об органах государственной власти в Российской Федерации, включение сюда в качестве объектов посягательства официальных символов страны и Конституции РФ – полагаю, и не я один – призваны камуфлировать подлинную цель закона – дополнить новыми частями статью 20.1 Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях «Мелкое хулиганство». И, казалось бы, текст поправок укладывается в русло хулиганских действий, снимая возражения об ущемлении права на свободу выражения мнения употреблением таких же или сходных понятий: «явное неуважение к обществу», «неприличная форма».
Однако эти оценочные понятия, пригодные для описания нарушений общественного порядка, не монтируются с распространением информации в отношении органов государственной власти. Состав правонарушения, сформулированный как «распространение информации, выражающей в неприличной форме, которая оскорбляет человеческое достоинство и общественную нравственность, явное неуважение к обществу, государству», буквально сотканный из оценок, тяготеет к другому административному проступку – «оскорблению» (ст. 5.61 КоАП РФ). Оскорбление – традиционно самое оценочное, страдающее повышенной неопределенностью правонарушение, наиболее проблемное для правоприменения. Не случайно в 2011 году оно было декриминализовано, перекочевало из Уголовного в Административный кодекс и, в отличие от клеветы, в число преступных деяний не вернулось. Оскорбление всегда считалось преступлением, а ныне считается административным правонарушением против личности и определяется как унижение чести и достоинства другого лица, выраженное в неприличной форме. Понятие неприличной формы в законодательстве никогда четко не определялось, а зависело от исторически изменчивых правил общения, неизбежно различавшихся в разных слоях населения. В царской России, к примеру, среди дворян оскорблением считалось обращение на «ты», тогда как в простонародье даже нецензурная лексика не несла цели оскорбить кого-либо.
Урбанизованное общество также не устранило культурных различий между разными социальными слоями и группами, поэтому оскорбление всегда относилось к уголовным делам частного обвинения, возбуждаемым не иначе как по заявлению потерпевшего.
Не случайно лингвисты и культурологи не могут договориться о том, какие выражения следует признавать по своей форме абсолютно недопустимыми, криминально-правовыми. Значит, высокой степени правовая неопределенность будет тиражироваться еще в одном составе правонарушения.
Европейский Суд неоднократно подчеркивал, что статья 10 Конвенции защищает не только содержание, но и форму выражения мнения. При этом позиция Европейского Суда внесла коррективы во взгляды на применение правовой нормы об оскорблении. В отечественной доктрине и судебной практике за долгие годы устоялось толкование, что для признания в действиях виновного состава оскорбления не имеет значения, соответствует ли резкая отрицательная оценка фактическому положению вещей. Позиция Европейского Суда иная – наиболее рельефно она была выражена в его Постановлении от 1 июля 1997 г. «Обершлик против Австрии (№ 2)»[1]. Австрийский журналист Обершлик назвал в своей статье лидера партии националистов Йорга Хайдера идиотом. Политик привлек журналиста к ответственности за оскорбление и выиграл дело в национальных судах. Европейский Суд посчитал, что в данном случае имело место неоправданное для демократического общества ограничение свободы мнений, и обосновал свои выводы так: оценка Обершлика не была направлена на личность Хайдера в целом, а представляла собой реакцию на его высказывание, что никакого различия между австрийскими солдатами, которые воевали в гитлеровской армии и против гитлеровской армии, проводить не надо. Иначе говоря, оскорбительная форма, а Европейский Суд не вдается в вопрос о квалификации произнесенных или написанных слов, оставляя разрешение этого вопроса всецело в юрисдикции национального правосудия, была придана мнению Обершлика о конкретном факте – скандальном заявлении известного политика, и для того, чтобы привлечь к нему внимание широкой общественности.
Перенос «законами Клишаса» понятия оскорбления с личности на государственные институты означает, что осуждение рядовых пользователей Интернета за «выраженное в неприличной форме явное неуважение к органам, осуществляющим государственную власть в Российской Федерации», проявленное в связи с какими-либо акциями со стороны этих органов, вряд ли встретит понимание у Европейского Суда. А ведь большей частью неуважительные высказывания в адрес органов власти являются как раз реакцией на конкретные действия во внутренней и внешней политике, законотворческую деятельность, разрешение резонансных судебных дел.
Наибольшие проблемы могут возникнуть с осуждением за оскорбление президента страны. Хотя «законы Клишаса» вводят ответственность не за персональное оскорбление президента как физического лица, а как органа государственной власти в Российской Федерации, такой подход в Европейском Суде может оказаться весьма уязвимым. В деле «Эон против Франции»[2] Европейский Суд высказался в том смысле, что личность президента бывает весьма сложно отделить от поста, который он занимает, с тем, чтобы предоставить ему привилегии при разрешении конкретного спора о диффамации.
Такая точка зрения, по всей видимости, отражает тренд, наблюдаемый в последние годы в Западной Европе в отношении ответственности за оскорбление глав государств. Эон стал последним французом, осужденным по Закону 1881 года об оскорблении президента Республики. В июне 2013 года этот закон был отменен как противоречащий фундаментальным правам человека. В октябре 2018 года уже Парламент Испании проголосовал за декриминализацию оскорбительных выражений в адрес короля. В Соединенном Королевстве нет закона об оскорблении королевы и членов королевской семьи. В Германии и Австрии существуют законы об оскорблении президента, но уголовное преследование может быть открыто только по инициативе самого президента, который должен лично обратиться в прокуратуру.
Таким образом, для оценки Европейским Судом осуждения за оскорбление президента по стандартам статьи 10 Конвенции может иметь значение не только привязка неприличной формы высказывания к какой-либо фактической основе, но и процедурная сторона судебного разбирательства.
Нельзя обосновать принятие «законов Клишаса» наличием «неотложной общественной потребности». Явно расходятся с действительностью заявления провластных политиков о том, что законы явились откликом на запрос общества. Приняты законы не в лучший период жизни страны: буксует экономика, лихорадит бизнес, растут коммунальные тарифы, как непопулярные меры восприняты населением увеличение пенсионного возраста и налогообложение самозанятых граждан, правоохранительную систему сотрясают неправедные, сфабрикованные уголовные дела. В подобной ситуации особенно ценен «выпуск пара», возможность людям выразить свое недовольство происходящим, выговориться, разрядиться, выплеснуть свои эмоции, ругнуть власть предержащих. Интернет для виртуального самоутверждения – идеальная площадка: каждый проявляется здесь сообразно своему образовательному и культурному уровню. Устраивать в Интернете борьбу с грубостью, заставлять уважать власть мерами уголовной и административной репрессии – затея заведомо провальная, способная только озлобить людей.
С законом о фейках, полагаю, проще. Рискну предсказать: применяться он не будет. Вообще, в принципе. Под понятие «наказуемый фейк» закон подвел сознательную заведомую ложь, которая может угрожать жизни и здоровью граждан, имуществу, нести угрозу массового нарушения общественного порядка, создания помех функционированию объектов жизнеобеспечения, кредитных организаций.
Отличать достоверную информацию от недостоверной, устанавливать заведомость последней, ставить ее в причинно-следственную связь с возможным наступлением вреда поручается Генеральной прокуратуре, чтобы сразу же купировать фейковую новость через Роскомнадзор. Но определить, достоверны ли только что вброшенные в Интернет сведения – задача затруднительная, которая, как правило, требует тщательной проверки, а признак заведомости вообще поддается установлению лишь в единичных случаях. В Генеральной прокуратуре надо будет создавать специальный отдел с большим штатом сотрудников. И всё это только для того, чтобы отграничивать потенциально вредные фейки от безобидных розыгрышей и выявлять злонамеренность юзеров?!
Склоняюсь к тому, что роль закона о фейках ограничится чисто воспитательным эффектом, а в правоприменении он сам окажется фейковым.
[1] Постановление Европейского Суда по делу «Обершлик против Австрии (№ 2)» (Oberschlick v. Austria) (№ 2) от 1 июля 1997 г., жалоба № 20834/92 (примеч. редактора).
[2] Постановление Европейского Суда по делу «Эон против Франции» (Eon v. France) от 14 марта 2013 г., жалоба № 26118/10 // Прецеденты Европейского Суда по правам человека. 2016. № 12 (примеч. редактора).
Г.М. Резник,
адвокат, заслуженный юрист Российской Федерации,
первый вице-президент Адвокатской палаты города Москвы,
член Совета при Президенте Российской Федерации по развитию гражданского общества и правам человека,
кандидат юридических наук